Он учит жить с одинаковой отдачей одновременно в обоих этих измерениях, каждое из которых дополняет другое. Учит, что театр не должен быть вне истории, вне времени - не должен быть «вечным театром» и что история не должна противостоять театру; история, и театр, и мир, и жизнь должны быть вместе, в постоянном, трудном, иногда мучительном, но всегда активном и внимательном к переменам, диалектическом соотношении.

Брехт был великим учителем в области сценической техники и методологии, и, кроме того, он с ног до головы был человеком театра. Вокруг него была магическая аура великого театрального деятеля, который «театрализует» все, к чему прикоснется, и который все, что его окружает, отдает на служение театру. Может быть, в каком-то смысле он представлял собой еще более совершенное «существо сцены», чем Луи Жуве. Хотя менее эффектное, более скромное. Но в то же время благодаря своей способности к аналитической иронии (свойство всех великих «политиков») он умел от всего отделиться, «дистанцироваться» и взглянуть на себя и на нас как бы из другого измерения, в котором координатами служат историческая необходимость и историческая реальность, а театр является лишь одной из «составляющих» этой реальности.

В свете брехтовской эстетики, как когда-то в свете Сопротивления (неожиданно мне пришло в голову это сравнение), вдруг проясняется, обнаруживая свою конечную цель, и какая-то часть моей биографии, личной и театральной. Эта конечная цель является в то же время исходной точкой, потому что приводит в движение все мои силы и втягивает меня в соревновательные отношения с самим собой и другими (о нет, это совсем не такая легкая вещь - существовать диалектически!). И все мои вечные темы и вечные обязательства сливаются в единую и последовательную жизненную позицию.