А какая здесь нужна музыка? Звуки трубы, быть может? Надо еще подумать. Может быть, здесь можно войти в мир условности. Или, наоборот, придерживаться совсем другой линии: трубы, которые не трубы, рожки, которые не рожки.

Не знаю. Может быть, здесь окажется уместным какой-нибудь прием елизаветинской сцены, а может быть, наоборот, он будет выглядеть нелепым и невозможным.

Самое трудное - это пробуждение Лира. Музыка, которая сопровождает это пробуждение,- мелодия приглушенная, непонятно откуда исходящая, но такая живая, звучащая так близко. А может, это будут человеческие голоса - отдаленные, спокойные, тихие. Но тут есть опасность, что они могут стать метафизическими голосами из сна Лира или чем-то им подобным...

Например. Начало, сцена ритуального «love-test» с Лиром, двором и дочерьми. Торжественный, почти церковный хор; при этом надо избегать чересчур конкретной исторической характеристики, но и не забывать о ней. Чтобы нельзя было сказать, что эта музыка - елизаветинская; просто какая-то архаическая модуляция феодального ритуала на слова из шекспировского текста: настойчиво повторяемые формулы любви детей к родителям.

Эта ритуальная атмосфера, поначалу очень стройная, под конец превращается в хаотическую какофонию из слов и звуков. Разрушение порядка, превращение его в беспорядок - но беспорядок холодный и математический. Эта новая атмосфера все нагнетается и нагнетается и прерывается своего рода цезурой только перед репликой Корделии «Nothing!» или где-нибудь в другом месте (посмотреть!).