И все, больше стариков нет. Чувство их изолированности, одиночества. И впечатление чего-то непрочного, чего-то фальшивого от всего двора. Все украшения тут самые жалкие: жесть, пурпур, фальшивый горностай, блестящие стекляшки вместо камней, но зато кинжалы, которые торчат у всех этих юношей из голенищ, вот они-то настоящие, из вороненой сверкающей стали. И на лицах - ни следа краски. Лир звонким голосом начинает свою речь. Приносят карту, разворачивают ее перед ним. Длинный полупрозрачный свиток ткани.

Лир хватает этот свиток, рвет пополам. Звук рвущейся ткани. Куски ткани с неровными краями в руках Лира, он швыряет их дочерям. Дочери поспешно подхватывают - каждая свой кусок.

Лир сдвигает набок корону, потом снимает ее и резким движением ломает на две части. Потом бросает эти куски дочерям, которые опять-таки жадно и торопливо их ловят.

Лир то входит под свою мантию, то выходит из-под нее. Когда он встает и бросается вперед, мантия падает позади него на пол. Садясь, он нащупывает ее руками позади себя и снова набрасывает на плечи. Старики ему помогают. Лир кутается в мантию, держа ее обеими руками. Потом снова отбрасывает и, крича, выбегает к авансцене. Топает ногами. Потрясает кулаками.

Присутствующие наблюдают «королевский гнев» с привычным равнодушием, без комментариев, с неподвижными лицами.

Потом все уходят. Лир в сопровождении второго старика, который грустно плетется следом, уходит в одну сторону. Молодые - мгновенно, как будто их ветром сдуло,- в другую. На пустой сцене лежит мантия, валяется несколько перышек из подушек, обрывки лент и тканей, какая-нибудь мишура. И еще тут - две дочери, только что коронованные. Они смотрят друг на друга и внезапно бросаются на пол: садятся или ложатся, спокойные и циничные, совсем не царственные. Одна потягивается, другая в задумчивости почесывает себе голову.