Старик - отец, девушка - дочь. Старик, которому дарит жизнь дочь, которая его «всегда любила». Вечная дочь-мать. Круговорот жизни и юности-старости, замыкающийся этим жестом. Жестом любви.

Точный подсчет сцен, происходящих в пьесе в интерьерах и под открытым небом, привел к результатам иным, чем подсказала мне моя интуиция. Сцен в интерьерах не только не меньше, их больше, чем сцен, разыгрываемых вне дома. Вересковая пустошь - «waste land» Элиота, где, как мне казалось, разворачивается почти все действие Лира, это лишь то место (условное), где происходит часть третьего акта, чередуясь с замком Глостера (интерьер). Правда, в четвертом и пятом актах почти все происходит под открытым небом.

Видимо, «ощущение» перевесило реальность фактов. Ощущение пустоты, отчаянной пустоты, этой земной грязи, этой сцены-мира-театра, по которой бродят безумные и слепые, на которой зарождаются и разражаются бури. Кажется, это и есть место действия «Лира». На самом деле больше половины сцен «Лира» происходит в интерьерах, например в замке Глостера. Но, очевидно, у нас в сознании оседает образ бури и безумия, которые, собственно, и есть «Лир».

Как и положено, «Лир» открывается большой сценой-прологом, роскошной и ритуальной: старый король делит королевство, передавая свою земную власть дочерям и их мужьям. Ему остается другая власть - власть помазанника, которую нельзя тронуть, нельзя отнять: дарованное богом право короля. И еще одна власть ему остается, такая же естественная (и тоже дарованная богом!),- власть отца, который отец всем, не только своим детям. И эта власть тоже естественна и привычна, потому что всегда так было и всегда так будет: старики мудры, их должно слушать и почитать.