Когда процесс, осуществленный на сцене, удается, и только в том случае, если он удается, и возникает театр, и исчезает антагонизм между составляющими его элементами (текст - зрелище - публика), исчезает возможность противопоставлять друг другу каждый из этих элементов в отдельности, что делалось слишком часто и слишком долго. То есть исчезает тенденция, типичная для фазы упадка: тенденция разделять, классифицировать, разводить, противопоставлять, вместо того чтобы в разнообразии искать исходное единство.

Актер же просто изначально, повторяю, стоит на позиции единства театра и, к счастью, даже не способен встать на точку зрения другой эстетической теории. Он не признает «литературного» театра, его не удовлетворяет «театральный» театр, ему недостаточно театра «массового». То есть он не допускает, чтобы в театре возобладал какой-то из его элементов. Самое большее, что может с актером случиться,- это то, что он подчинится требованиям времени, в которое ему выпало жить. Но он все равно чувствует, что простота, гармония, равновесие, согласие вещей и людей, слова и голоса, голоса и жеста, слова произ-несенного и слова, живущего в пространстве, перед лицом публики и вместе с нею - вот это и есть театр. И что до или после этого существует только возможность театра, но не театр. Он и себя считает одной из возможностей театра, так же как и пьесу и зрителей, которые заполняют зал и объединяются в нем друг с другом. С этой точки зрения встреча театра с пьесой для актера - это действие основное, но не единственное.