А если это так, то есть если понять драматический текст можно только через актера, то становится очевидной ответственность исполнителя. Этого посреднического звена в созидании феномена театра. Иными словами, признать единство театра - это значит прийти к некоторым заключениям насчет ответственности, которая на театр возложена.

Актер - это самый первый и самый очевидный элемент театрального зрелища: для определенного круга зрителей он вообще символ театра, он как бы в себя его вбирает, и в самом деле он - главный в механизме театра. Как будто бы все знают «Paradoxe sur le comedien» Дидро, и, если могут быть еще какие-то колебания в оценке драматического текста, никаких колебаний в оценке исполнения не бывает. Такой-то актер играет хорошо. Такой-то плохо. Об этом судят все, ничем не рискуя, словно бы законы, в соответствии с которыми мы оцениваем игру актера как плохую или хорошую, ясно запечатлены где-то у нас внутри.

И все-таки феномен актера и, следовательно, актерского исполнения - один из самых сложных в театре. В любую эпоху актер противопоставляет себя актеру предшествующей эпохи и «реформирует» его манеру, исходя из требований приближения к «правде». То, что было или казалось правдивым двадцать лет назад, становится риторичным и выспренним двадцать лет спустя. Публика меряет актера метром правды своего исторического времени: кто в этот метр не укладывается, тот играет плохо. Следовательно, для актера не существует какой-то одной правды, которой он должен овладеть. У каждого времени своя правда, своя простота, которые быстро изнашиваются и уже в следующий исторический период делаются именно риторичными и выспренними.