На первый взгляд могло показаться, что Марчелло не любил Арлекина. Он терпел его, как может терпеть актер тиранию маски. Актер Моретти ощущал свою маску как некое «жесткое ограничение», мешавшее ему выражать себя в других ипостасях. Этот персонаж, эта маска, которую он однажды надел, стала в конце концов способом его существования на сцене. В какой-то момент и для публики, и для всех нас он начал идентифицироваться со своей маской. Марчелло воспринял это как свой приговор. Помню, как печален он бывал иногда, даже после самого шумного успеха, как тревожился о завтрашнем дне. «Ну, а вот я состарюсь,- говорил он,- и не смогу больше играть Арлекина, что тогда?» В этом вопросе был не просто страх пожилого актера, который должен будет вот-вот расстаться со своей «ролью». В нем была растерянность, которую ощущает истинный актер перед лицом «всех» персонажей, которых он не сыграл и уже никогда не сможет сыграть.

Несмотря на триумфальный успех Арлекина, Моретти так и не сумел забыть ради этой маски все остальное. Она не смогла заменить ему целый театр. Другие приняли бы этот факт как непреложность и, смирившись, успокоились бы. Моретти же под черной маской Арлекина был несчастлив. Это говорит, с одной стороны, об определенной его ограниченности, а с другой - о необыкновенном душевном богатстве. То и другое сообщило его схематичной маске черты какого-то наивного патетизма, а в достаточно заигранной «истории» персонажа вдруг зазвучали какие-то новые, неизвестные обертоны. Я часто спрашиваю себя - как и многие зрители,- каковы же актерские возможности Моретти «вне» Арлекина? Марчелло был актером особенным, трудным. Внешность и голос ставили перед ним непреодолимые преграды: грузный, с плохой дикцией, он часто бывал не в ладу со своими сценическими персонажами. Это был актер «эпизода»: острохарактерный и на небольшие роли. Но в этих рамках он всегда добивался замечательных результатов.