Конечно, Нечаев не улавливал оттенков различных течений, но не потому, что не имел сам своего определенного направления, а лишь потому, что все эти программы и принципы считал делом пустым, годным лишь для той или иной политической спекуляции, но никогда не способным содействовать освобождению народа.

Задачу свою и небольшой группы «нашего комитета» Нечаев видел прежде всего в том, чтобы «до конца разрушить этот поганый строй». В необходимость достижения этого любым путем, так же как и в создание в будущем некоего казарменного «рая» он твердо верил.

Свойственное Бакунину уважение к народу, институтам народной жизни было чуждо Нечаеву. Характерна в этом случае сказанная им однажды фраза: «Любить народ - это значит вести его на пулеметный огонь». Но еще более показательна в этом смысле созданная им картина перестройки народной жизни: после того как все «средства существования» будут сосредоточены в руках «комитета» и физическая работа для всех будет объявлена обязательной, «в течение известного числа дней... каждый индивидуум должен примкнуть к той или иной рабочей артели по собственному выбору...

Все оставшиеся отдельно и не примкнувшие к рабочим группам без уважительных причин не имеют доступа ни в общественные столовые, ни в общественные спальни... Одним словом, непримкнувшая... личность остается без средств к существованию. Для нее закрыты будут все дороги, все средства сообщения, остается только выход - или к труду, или к смерти».

Опубликование Нечаевым такой программы во второй свой приезд в Женеву не могло не вызвать теоретических разногласий между ним и Бакуниным, но обнаружились они не сразу. Возобновление весной 1870 г. «Колокола», работу по изданию которого фактически вели Нечаев и Огарев, а содержание представляло собой эклектическую смесь различных политических направлений, вызвало первые публичные возражения Бакунина. «Чего вы хотите? - писал он по этому поводу.- Выше знамя какое?