Приверженность Нечаева к одной из форм коммунизма так называемому казарменному коммунизму не вызывает сомнений.

Однако социализм Маркса не сыграл здесь столь значительной роли. В условиях известной популярности «Коммунистического манифеста» Нечаев сослался на него в «Народной расправе», скорее всего, из тактических соображений. В «Общине» же он прямо выступил против Интернационала, против его будто бы «неопределенной программы», против его вождей, которые «суть не вожди, а тормоза для народного революционного дела».

В целом оценивая отношение Нечаева к идеям Маркса и Энгельса, вряд ли стоит совсем исключать влияния «Коммунистического манифеста» на русского бланкиста. Система экспроприации и национализации, сосредоточение орудий и средств производства в руках государства, создание «промышленных армий» и труд, одинаково обязательный для всех,- все эти положения «Манифеста» не могли не импонировать образу мыслей Нечаева.

Но дело было не в пересмотре его программы, как полагал Ф. Вентури, а в конкретизации форм государственного диктата. Вместо политического господства пролетариата, используемого в целях создания всеобщей централизации, Нечаев требовал «нашего комитета», уничтожения и изгнания не только всех эксплуататоров, но и тех, кто не определит своего отношения к перевороту в течение «известного числа дней». Далее речь шла об обобществлении всех средств существования и организации строго регламентированного принудительного труда.

При стремлении к централизации, диктатуре и строжайшей регламентации, совершенно определенно формулируемых Нечаевым, становится ясно, что позитивная программа бакунизма никогда не могла быть им принята. В этом плане нам кажется преувеличенным мнение М. Конфино о теоретической путанице во взглядах Нечаева и не вполне правомерным вопрос: «Да верил ли

Нечаев во что-нибудь? Понимал ли основные принципы различных программ на русской политической сцене? Улавливал ли основные расхождения между различными течениями русского радикализма?»