«Каждый из властителей земли, - похвалялся Кир, - принес мне богатую дань и целовал мне ноги, когда я воссел в Вавилоне»". Краткое пребывание Дария в городе, где он узнал новость о восстании, не было отмечено жестами показного великодушия, столь излюбленными его предшественником. Скорее, в своем осадном положении он был настроен совершить ряд рассчитанных, целенаправленных актов кровожадности и жестокой мстительности.
Так произошло со злосчастным Навуходоносором, схваченным в момент сдачи его столицы, когда ему было отказано даже в праве на прославленное имя. Дарий прибегнул к старому трюку: он объявил низвергнутого царя самозванцем под именем Нидинту-Бел. Подобно тому, как с подозрительной поспешностью избавились от трупа Гауматы, так теперь Нидинту-Бел, вместо того чтобы шествовать по Дороге Процессий, был тут же тайно от всех посажен па кол. Вместе с предполагаемым самозванцем подобной смертью умерли и сорок девять его наместников - вне сомнения, его ближайшие сподвижники. Покойник ведь не будет врать.
Но не так легко было успокоить подозрения дерзких и непокорных, не доступных для Дария, кто маячил где-то вдалеке. В ту зиму, несмотря на взятие Вавилона, возникли подозрения, что войска нового царя, рассредоточенные и малочисленные, сокрушить нетрудно. Восстала даже Персия. Как оказалось, Бардия роковым образом разделил аристократию на враждующие группировки, что по крайней мере не оставляло сомнений в продолжении его дела и после смерти, ведь та часть знати, которая выиграла от проводившейся покойным царем политики, вряд ли стала бы на сторону его убийцы.
И они незамедлительно объединились в своем противостоянии перевороту. Выдвинув на место царя своего человека - Вахьяздату, они по примеру самого Дария объявили этого кандидата самим Бардией. В претендентах на трон недостатка не было: по всей Азии из тени выходили мятежники, претендуя на кровное родство со славными династиями, на нерушимые узы, связывавшие их с ушедшими в небытие империями.
Старинные амбиции, подавленные ненадолго персидским правлением, вновь воспылали ярким пламенем. Опаснее всего было то, что некий представитель знатного рода по имени Фраорт захватил власть в Экбатане. Найдя общий язык с мятежниками в восточной части империи, многие из которых поспешили признать его своим властелином, он провозгласил возрождение золотых деньков Мидии.
В этом неприятии Дария было нечто большее, чем просто ностальгия по исчезнувшей династии. Фраорт поспешил объявить себя близким по крови к Астиагу, но он вдобавок унаследовал и те возмущения, что привели к падению последнего царя Мидии. Умидийской знати, как и у персидской, если она хотела сохранить хоть какую-то независимость, не было иного выбора, чем изгнать узурпатора, ведь не в правилах Дария, решительного, жестокого и харизматичного, потворствовать чьим бы то ни было притязаниям, кроме своих собственных.
