«Занавес-задник» для «Сказки о подмененном сыне». Два полотнища, сшитые вместе, со щелочкой, оставленной посредине, словно зияющая рана,- занавес, который когда-то служил обыкновенной занавеской.

Цвет серый, розоватый, выцветший от бесчисленных дождей и солнца. Занавес старый, бедный, тщательно, но все равно заметно заштопанный - так штопают дыры на парусах. Его разворачивают и нанизывают на бечевку с акробатической ловкостью и ритуальным автоматизмом движений - ритуальным, но все равно полным бессознательной нежности. Он едва касается земли, в центре он слегка морщится, но не собирается в густые беспорядочные складки. Это как бы маленькая реалистическая копия - знак - Большого Занавеса, полотнища, которым обозначена Вилла Неудача. То есть на протяжении всего спектакля происходит все большее разрежение сценографического языка в смысле его живописного и структурного очищения, соответствующее постепенному «обесплочиванию» языка Пиранделло: от первых слов до последних («Мне страшно! Мне страшно!») и до финальной пантомимы, до последнего трагического молчания. «Великаны»- это, может быть, единственная великая пьеса о театре. Пьеса, которая вновь и вновь ставит проблему театра во всех его аспектах, резюмируя в сценическом действии самую жизнь театра.

Свод разных видов театральности. Различные ядра театра. Различные уровни театра.

Виллу Неудача можно рассматривать как схему театра - агностического, самоцельного, оторванного от реальности. Глобальный театр, где все, что происходит, рассчитано не на публику, а является чистой игрой (и тут задумываешься об инфантилизме театра, о детской «игре-театре», может быть единственном серьезном театре, позабытом, вытесненном рутиной, повседневной практикой ремесла, от которой тускнеют фантазия и воображение).