Имя, случайно открытое на какой-нибудь восхитительной странице, обретало вдруг облик реального человека, которого можно было встретить, с которым можно было говорить. Пьеса, которая «заглатывалась» как втайне припрятанные сласти, ставилась на театральной сцене.

А театр? Театр 1945-го (хотя период, о котором мы говорим, если быть точным, следовало бы продлить до 1947-го), каким он был? Зарождалась мечта о создании народного театра, понимаемого как театр единения людей: огромный зал, где собирается сообщество людей, чтобы отметить праздник своего единения, торжественно разыграть свои мифы и трагедии, свою жизнь и смерть и обрести себя в этом «гражданском обряде», происходящем под звуки «Марсельезы» или «Интернационала», в этом едином порыве, который готов разрешиться коллективным танцем или общим пиром...

Эта мечта о народном театре со временем обнаружит свою несостоятельность. Я назову в качестве примера TNP. Явление, принадлежащее не нам, но наш театр, хотя и не полностью повторил опыт французского театра, был с ним глубоко связан и пережил те же самые надежды и разочарования, успехи и неудачи. Проблемы были одни, их театр на три тысячи мест, а наш «Пикколо»- на пятьсот, у Жерар Филип, а у нас его не было...

И еще: мы чувствовали потребность в ликвидации культурной от усталости, чтобы идти вперед, которой французы не знали. И тем не менее отправная точка в работе и у нас, и у них была одна. Мы жили мечтой о театре как о празднестве для всего народа...

Я счастлив, что жил этой мечтой,- она согревала меня и давала силы на долгие годы, хотя сейчас, я считаю, настало время, не пребывая начатой работы, пересмотреть проблему и понять, что театр не объединяет людей, а разъединяет. В какой-то момент мне вдруг стало ясно, что в обществе, которое столь стремительно превращается в раздираемое внутренними противоречиями общество потребления, не может быть театра, о котором мы мечтали,- театра, который бы объединял людей.