Но, думаю, я не ошибусь, если скажу, что трудности эти совпали с твоим личным творческим кризисом, что тебе пришлось пережить период растерянности, прежде чем ты вышел в «новое измерение», уже как автор прославленного «Лира», с новой концепцией режиссуры, с новым о ней представлением. Стрелер: Само понятие «режиссер» и работа режиссера всегда порождали массу недоразумений. А в Италии, стране, не знавшей режиссуры, приходилось стыдиться того, что ты режиссер или хочешь быть ре-жиссером. Когда меня спрашивали о моей профессии, я называл себя журналистом. Уверен, что и сейчас еще люди не знают, что такое режиссура. В нашу, столь трудную для театра, эпоху, да еще в обществе потребления, в недружественной, как говорил Брехт, атмосфере острых классовых битв, когда ожесточившемуся человеку не до природы, когда воспевать дерево или заниматься театром кажется почти преступлением, быть режиссером не так уж приятно и не столь удобно. А уж если ты, будучи цивилизованным человеком, не веришь в систему, в которой ты рожден и которая отпечаталась в тебе настолько, что ты этого не замечаешь, считаешь своим долгом бороться с этой системой, недостойной человека, жестокой даже в самых мягких своих проявлениях, то тогда все становится еще сложнее.

Я оставил «Пикколо» по целому ряду объективных «исторических» причин, но, если взглянуть на это a posteriori, то, конечно, и потому, что мне нужно было что-то вроде паузы. Правда, это была пауза весьма относительная, но я действительно «отошел» от театра, который создал, получив таким образом возможность взглянуть на него со стороны. Я оставил «Пикколо» не потому, что переживал период «растерянности», наоборот, я видел все слишком ясно. Я ощущал какое-то внутреннее смятение, природы которого и сам еще не понимал.