Дарий, не желавший строить очередную новую столицу на пустом месте, самолично принялся объезжать Персию в поисках места для второй, еще более величественной. Он остановил свое внимание на участке, расположенном приблизительно в двадцати милях к югу от Пасаргад, города, который Дарий хотя и продолжал возвеличивать, но который был слишком связан с Киром, чтобы его можно было признавать своей собственной столицей.
Дарию требовались подмостки, чтобы они принадлежали ему, и только ему, и он остановился на месте, которое уже было озарено его славой. Речь идет о горе Милосердия, в самом названии которой слышна ирония: именно у ее подножия были посажены на кол Вахьяздата и его сторонники. Вплотную к ее склонам Дарий приказал начать строительство огромной террасы, с верхней площадки которой открывался превосходный вид на поле брани. «Красивое и недоступное» - подходящее место для столицы мира.
Дарий дал городу название - «Paarsa», как будто все пространство Персии съежилось и уместилось внутри его стен. И так в определенном смысле все и было. Стремление царя к централизации казалось неутолимым. Город, который греки много позже назовут Персеполисом, создавался как нервный узел, как силовой центр и как демонстрационный стенд. Не только вся Персия, но и царства всего огромного региона, лежавшего за пределами ее границ, должны были объединиться в единый административный блок.
Первые годы правления Дария не прошли впустую, не истратились на то, чтобы из последних сил как-то подпирать империю; на самом деле он был полон решимости не допустить больше ее развала. С присущей ему энергией он ухватился за неимоверную задачу, не стоявшую прежде ни перед одним монархом, а именно: поставить весь мир на твердую финансовую основу.
Попытки подступиться к этой задаче уже погубили и Камбиса, и Бардию; однако дальнейшее показало, что талант Дария не уступает его амбициям. Финансовый кризис, измотавший страну в последние годы правления Камбиса, с похвальной быстротой удалось преодолеть. Пришедшая в негодность система обложения данью, в основном, применявшаяся во времена правления Кира и его сыновей, была упрощена и реформирована. Пошлины, собираемые во всех провинциях, вплоть до самых дальних уголков изведанного мира, теперь тщательно фиксировались.
То было беспрецедентное достижение, которому предстояло два столетия оставаться краеугольным камнем власти в Персии. В большей степени, нежели полководческие таланты Дария или его гениальность в пропаганде своих идей, именно эта щепетильность в вопросах фискальной политики позволила ему вытащить Персию из пропасти, в которую она сползала.
Если великолепие устремленных ввысь Персеполиса и Суз во всеуслышание заявляло о его превосходстве, то в этом была немалая заслуга нагруженных пергаментами, табличками и таблицами с цифрами, еле слышно сновавших среди строителей бюрократов, усилиями которых укомплектовывались царские дворцы. Вельможи посмеивались над Дарием за его спиной и, может быть, пренебрежительно называли его «лавочник», однако без отчетности империя и само величие Персии оставались бы пустым звуком.
