Правда, это вовсе не означало, что новый царь Мидии, Астиаг, так сказать, спешился и отказался от честолюбивых намерений. Сосредоточившись на войнах с другими крупными империями, он нацелился на пространства, лежавшие к северу и к востоку от его владений, в значительном удалении от «верхушки» Плодородного Полумесяца. Возглавив экспедицию к суровым горам Армении и того края, что теперь называется Азербайджаном, он, как и до него ассирийские владыки, приучал дикарей, живших за пределами его державы, трепетать при звуке монаршего имени.
Что касается остального, то и тут традиции великих монархий Ближнего Востока, столь чуждые и непонятные собственному народу с его полуплеменным, кочевым существованием, видимо, подогревали амбиции мидийского царя. По крайней мере не стоило ожидать, чтобы правитель такого ранга, как Астиаг, не менее могущественный, чем царь Лидии или фараон Египта, правил бы империей из походного шатра. Естественно, он возжелал иметь все то, что принимали как само собой разумеющееся монархи стариннейших государств: дворец, казну, солидный капитал, подтверждение царственного величия, воплощенное в золоте и каменных постройках.
Перед путешественниками, которые преодолевали последний спуск через перевал по Хорасанской дороге, представало необыкновенное сооружение, словно охранявшее подступы к Иранскому нагорью и каким-то волшебством перенесенное сюда из сказок: дворец, окруженный семью сверкающими стенами, покрашенными в разные цвета, внутри которых на двух мощных округлых основаниях высились каменные плиты, обитые пластинами из серебра и злата. То была Экбатана, крепость мидийских царей, и очень скоро, буквально через столетие после сооружения, - один из перекрестков мира.
Управляя торговлей между Востоком и Западом, она открывала своим хозяевам доступ ко всему Загросу, и не только. Здесь для мидийских племенных вождей складываются чрезвычайно тревожные обстоятельства. Вернейшей гарантией их свободы от вмешательства со стороны монарха и непрекращающейся раздробленности страны всегда была недоступность их частных наделов но они все в большей степени ощущали себя втянутыми в сферу влияния двора Астиага. Одно время, до возведения многоцветных дворцовых стен, на месте Экбатаны было чистое поле, открытое всем ветрам место, где встречались между собой кланы, причем эта функция сохранялась в названии крепости, которое означает «сборный пункт». Но вот те времена безвозвратно ушли, и мидяне, так долго сражавшиеся, чтобы освободиться от деспотов Ниневии, оказались под пятой деспота, который находился куда как ближе.
Не удивительно, что более поздние поколения сохранят память об Астиаге как о людоеде. И не удивительно, что, когда они стали задумываться, дабы объяснить себе, каким образом потеряли свою свободу, Экбатана стала восприниматься ими как символ порабощения и как его первопричина.
