Можно выразить лишь сожаление по поводу ущербности и несерьезности такого подхода к научным достижениям своих соседей. Третий упрек Запада - слишком большое значение, придаваемое в советской историографии проблеме рабства,- X. Хайнен с легкостью отметает как устаревший и преувеличенный.
Прежде всего он напоминает о формационном учении исторического материализма, позволившем советским историкам начиная с 20-х годов обратиться к исследованию основных проблем истории античного мира, а именно: характера рабовладельческого строя, взаимоотношений классов рабов и рабовладельцев, рабского, производства и т. д. Неудивительно, что именно эта проблематика стала в какой-то момент центральной для советского антиковедения.
Однако это не означает, как справедливо замечает X. Хайнен, что остальные стороны истории античного общества остаются в забвении: шкала исследовательских интересов советских историков охватывает почти все сферы традиционного антиковедения.
Хайнен указывал на то, что новый интерес советской науки к проблемам рабства, возникший в начале 60-х годов, совпадает с оживлением внимания к той же проблеме и на Западе, где это внимание проявляется то как научный «ответ» на советский «вызов» (известные труды по истории рабства, созданные в рамках Академии наук в Майнце), то как поиски «критической близости» к советской точке зрения в марксистских историографиях Франции и Италии, то - значительно реже - как попытка интегрировать феномен рабства в общую картину античного общества в рамках консервативно-либеральной историографии (М. Финли) и т. д.
Ответив таким образом на три упрека западной науки в адрес советского антиковедения, X. Хайнен ставит в конце введения общий вопрос о смысле и целях изучения советской историографии западными историками.
Автор выделяет три основных момента, которые представляются нам весьма примечательными. Они во многом обусловлены теми политическими и идеологическими процессами, которые получили свой импульс от Общеевропейского совещания в Хельсинки и от всей политики разрядки.
Существование мощной и влиятельной идеологической системы
Прежде всего X. Хайнен повторяет свою мысль о том, что существование мощной и влиятельной идеологической системы, . обусловившей огромные изменения в мире, не должно оставить безучастным западного историка, но требует от него мужества и такта, терпения и хладнокровия, чтобы понять и оценить положительные и отрицательные стороны советской исторической науки.
При этом Хайнен предостерегает против того, чтобы советский историк автоматически рассматривался как политический враг и призывает уважать такие его черты, как гуманизм и любовь к науке, встречающиеся в разной степени как на Западе, так и на Востоке. Для советского читателя, возможно, такие призывы покажутся несколько странными - без бескорыстной любви к своей специальности трудно представить себе историка древнего мира в СССР, но такова, вероятно, всеобщая предубежденность западного читателя против советской науки, коль скоро X. Хайнен не счел лишними такие напоминания.
Явно намекая на растущее недовольство западноевропейцев сильной ориентацией их правительств на заокеанские политические и идеологические образцы, Хайнен выдвигает идею большего сплочения всей Европы как некоего этнокультурного единства. Антиковедение, по мысли X. Хайнена, как никакая другая наука, может внести свой вклад в это сближение, демонстрируя единство европейской цивилизации, ведущей свое происхождение от Древней Греции и Рима через западное средневековье и Византию, и именно здесь таятся возможности «диалога без иллюзий и без легких компромиссов».
Заметим, что такую постановку вопроса немарксистским историком было бы трудно представить лет 15-20 назад. Это вызвано в немалой степени изменением политической обстановки в конце 70-х годов, когда все отчетливее стала осознаваться мысль, что военная и политическая конфронтация в Европе не служит подлинным интересам западноевропейцев, стремящихся к расширению диалога и сотрудничества со своими восточными соседями.
