Она связывает неподвижность заднего плана с движением, происходящим на переднем. Тартаной уже не пользуются, но она еще целая, еще прочная. На палубе и под палубой, в этих таинственных, созданных для приключений местах, играют дети. И еще на ней сидят старики - такого же цвета, как и она сама, цвета старого дерева,- и глядят на то, что происходит вокруг.

И на самом переднем плане - выступающие из-за кулис два дома, они зрителю не видны, но угадываются по линии крыши, трубы: это напоминание о домашнем тепле, о комнате, о постели, об очаге рыбака. Итак, кусок дома с одной стороны, кусок - с другой, а между ними, наверху, нечто длинное, протянувшееся над всей сценой: два трепещущих полотнища из белой, играющей на солнце ткани.

Земля - это плотно пригнанные друг к другу доски, темные и светлые, местами законопаченные - то ли пол, то ли палуба. А на этих досках - четкий силуэт стоящего напротив дома, его тень, отпечатанная солнцем, тень, которая все укорачивается, показывая, как солнце постепенно перемещается с течением дня. А еще ближе к нам еще одна полоса густой тени - как бы от невидимого нам портика. И уже совсем близко - полоса солнечного света, разрезающего авансцену во всю ее длину.

Несколько (немного) стульев около дома справа, и еще несколько - с другой стороны. На них сидят женщины, занятые своей работой. Оцепеневшие старухи, чьи жесты отдают вечностью. Грузные, но ловкие в движениях матери, склонившие головы над работой. Девушки - с легкими руками, с поднятыми головами, внимательными глазами, что-то вполголоса напевающие. Слова, которыми они перебрасываются. Клубок, который вдруг покатится к рампе, и за ним побежит девушка и подхватит в тот самый момент, когда он уже вот-вот скатится вниз.