Перебравшиеся несколькими веками ранее из Греции, жители Ионии оставались во всех смыслах греками, как и те, кто жил на родине» по ту сторону Эгейского моря. Но слишком погрязшие в раздорах, чтобы объединиться в единую силу, они, конечно, представляли собой лакомый кусок для Гарпага. Неумолимо покорял он город за городом.

И такой он пользовался устрашающей репутацией, что многие ионийцы предпочитали бежать за море, в Сицилию или на Италийский полуостров, лишь бы не оказаться во власти персов. Из одного города, Фокеи, исчезло все: население, включая «женщин, детей, движимое имущество, одним словом - все. Персам не оставили ничего, кроме пустой скорлупы». Зловещая тень легла надушу ионийцев, и память о приходе Гарпага еще долго будет омрачать даже самые отрадные мгновения:

Зимней порой на лежанке согревшись,

Доброй едой насыщаясь, орехи вином запивая,

Должен вопросы такие тогда ты задать:

«Кто ты такой и откуда? Скажешь ли мне ты свой возраст?

Лет сколько было тебе в год появленья мидян?»

Ксенофан. Фрагмент

Нет, надо так: «Когда приходили персы?» - ибо Гарпаг произвел на ионийцев такое впечатление, что они толком не разобрались, оказавшись под властью новых хозяев, кем те были на самом деле. И после, упоминая персов, греки неизменно называли их мидянами. Вряд ли стоит удивляться подобной путанице. Что значили этнические тонкости для народа, жившего так далеко от Загроса? То, что города, расположенные на побережье западного моря, станут подчиняться народу, о котором раньше они и слыхом не слыхивали, говорило о наступлении новой и весьма сумбурной эпохи. Мир, казалось, внезапно сжался.

Никогда еще доселе человеку не удавалось зайти так далеко. Кир тем не менее не почивал на лаврах, оставаясь все таким же неугомонным, жаждущим новых завоеваний. Но наряду с победами в Лидии существовало то, чего он больше всего опасался и что неотступно томило его воображение, - предательство в тылу.

Покидая Сарды, на этот раз он обратил свой взор на восток. Не стоило пренебрегать тем, что таилось за горизонтом, ибо в противном случае величие самого выдающегося завоевателя оказалось бы выстроенным на зыбком песке. Ни одно царство не могло считать себя в полной безопасности, если ему все еще приходилось опасаться набегов кочевников и если на него наводил ужас громкий, как рокот далекого грома, топот копыт на равнинах Ирана. Кто мог измерить эту опасность лучше самого царя-, тоже перса и выходца из кочевого племени?