В квартале Керамик шлюх можно было встретить где угодно - загорающих топлес за порогом борделя, вопящих в убогих переулках или посещающих могилы на кладбище. Напуганные их крикливой яркостью, респектабельные афинянки старались держаться от них подальше и делались еще более невидимыми. Довольно скоро появился обычай вообще не упоминать на людях имени замужней женщины.

Единственным реальным вкладом даже самой добродетельной из жен в карьеру ее мужа была материальная ответственность. Для политика только одна ситуация казалась худшей, чем та, когда о нем не говорили, - это когда говорили о его жене. Многие горожане во время эвакуации, увидев, что шлюхи и матроны торопятся к морю, категорически запретили своим женам присоединиться к исходу.

В результате, когда Фемистокл благополучно привел свои потрепанные корабли из Артемисия в порт Пирея, он с ужасом обнаружил, что афиняне еще не эвакуировались. Он, человек, «искушенный во всевозможных тонкостях», тот, кто додумался даже, как обратиться к ионийским эскадрам, призывая их к мятежу, придумал ход еще лучше, чем делать ставку на подрыв имперского флота.

На подступах к верхам афинского общества было немало тех, кто доверял заверениям спартанцев и цеплялся за отчаянную надежду - увидеть, что союзная армия придет к ним на помощь. Но в ущелье, очень далеком от Пелопоннеса, спартанский царь и его телохранители лежали мертвыми и уже ничем не могли содействовать афинянам. Реакция союзных делегатов в Коринфе на вести из Фермопильского ущелья едва ли могла быть яснее: пелопоннесцы единодушно проголосовали за то, чтобы каждый стерег свой огород.

Передовые отряды Великого Царя приближались к Аттике, а в это же самое время армия работников под началом Клеомброта, брата Леонида, неустанно трудилась над возведением стены поперек Перешейка. Ее сооружали в том месте Перешейка, где ширина равнялась всего пяти милям. «Отовсюду несли камни, кирпичи, бревна, корзины, полные песку, и работа непрестанно продолжалась днем и ночью без отдыха».

Другие принялись разбирать дорогу на Мегару - обрывистую, узкую, вытесанную в каменистой стене и фактически единственную, по которой армия могла бы пройти к Перешейку или обратно. С каждым участком дороги, осыпавшимся в пропасть, пелопоннесцы все более удалялись от Аттики, все вернее оставляя ее на произвол судьбы. Казалось, даже боги в отчаянии отступились от Афин.