Ситуация очень увлекательна с точки зрения драматически-музыкальной. Все так ритмично, так возбуждающе, так приятно. Слова как будто оттесняются музыкой на задний план, хотя и не вполне (припева нельзя не услышать, его фразы навязчивы, не заметить его невозможно)-они доносятся до зрителя на волне мелодии, ритма и всей ситуации, по видимости «нормальной». А что поющих обступили друзья - так это тоже заразительное воздействие ритма, и мы, зрители, тоже иногда так делаем! То есть публика ни о чем не подозревает. Как не подозревает она ничего даже тогда, когда оружие уже вытащено из карманов (ну, общее возбуждение, ну, поют, маршируют - такое бывает!), и все более яростное топанье ног в ритме марша тоже кажется нормальным (как же без этого, разве тут удержишься!). В общем, такое впечатление, что за всем этим нет ничего, кроме приятных эмоций «автоматизма», желания петь со всеми заодно, шуметь, веселиться. Ну а священник? Священник поглощен толпой, его вовлекли (ах, бедняга, святой человек!). И он вытаскивает оружие не как другие. Он вытаскивает его последним. И именно потому это так бросается в глаза. Он ужасен, он потрясает. Но эта ярчайшая вспышка - она очень короткая. Песня кончена. Свет потух, все «проглочено». Вступает в свои права другая, «нормальная» анормальность.

Все это может быть воспринято и оценено разными способами - сознательно и бессознательно, в зависимости от уровня развития, настроения, социального положения зрителя. Аплодисменты тут как бы снимают напряжение, вызванное самыми различными причинами: от чисто животного возбуждения ритмом до болезненного беспокойства, которое хочется изгнать, как изгоняют дьявола; потому, что общественное сознание взволновано проведенным у всех на глазах разоблачением этой поющей и марширующей банды, и потому, что волнует зрелищная красота сцены - красота хорошего театра.