Возмутительное преступление, конечно. Оно такое же возмутительное, как и приказ сровнять с землей Милет, если не считать, что здесь приказ был отдан греком. И хотя Клеомен, желая отвести от себя обвинение в святотатстве, приказал зажечь огонь илотам, черный дым, жирный и зловонный от человеческой плоти, сообщил греческим городам страшную правду о намерениях спартанцев. Аргос, лишившийся целого поколения, потерявший территорию, остался в таком ослабленном состоянии, что даже крошечные Микены смогли вывернуться из его объятий. Изувеченный Аргос стоял, как образ участи, которая постигнет тех, кто посмел бы угрожать Спарте. Персы тоже могли считать себя участниками войны. Любое вторжение будет встречено непримиримым сопротивлением.
Теперь создавалось впечатление, что Афинам не придется в одиночестве противостоять ударам мстительного Царя Царей. Однако и сами афиняне к зиме 494 года до н. э. оказались парализованными той же нерешительностью, что таким роковым образом сковала их ионийских собратьев. Возможно, они онемели от непрерывных тяжелых новостей из-за моря.
Иония, совсем недавно такая процветающая, такая блестящая и прекрасная, теперь, по слухам, превратилась в выжженную землю. Там, где прошли персидские каратели, остались одни сорняки. Беглецов ловили в холмах, устраивая облавы с собаками; а те немногие милетцы, кого не поймали и не депортировали, прятались среди обугленных руин города. Мысль о возможности разделить подобную судьбу для афинян была непереносимой.
Весной 493 года до н. э. трагедия, поставленная на Городских Дионисиях, изображала не сцены из мифологии, как ожидала публика, а непосредственно падение Милета, и «все в театре были тронуты до слез». Пьесу тут же запретили, а драматурга в наказание за то, что он изобрел агитпроп и так огорчил городское население, подвергли большому штрафу. Афинский ответ на персидскую угрозу, похоже, заставил их глубже зарыть голову в песок.
Афиняне в глубине своих сердец понимали, что военная сила Великого Царя неминуемо их настигнет, и этот приход ставил перед ними две реальные перспективы: или угождать и сотрудничать, или сражаться. И с этим выбором нельзя было тянуть. Все вокруг к этому подталкивало. Как только театралы вытерли слезы, возникло, словно туча над Фалерской гаванью, очередное напоминание: в облаке славы явился Мильтиад.
Сразивший варваров с небывалым даже для Афин геройством, он чудом ушел от погони - ускользнул от преследований персидского флота, увернулся от эскадры, специально посланной ему на перехват. Правда, и на греческой земле он успел приобрести себе врагов: ненавидимый своим сословием и далекий от народа, который его боялся, Мильтиад плохо соответствовал демократии, приведенной в боевую готовность. Не успел он высадиться в порту, как оказался под судом за «тиранию в Херсонесе». Но процесс этот отложили на год.
