Мягко покачиваясь посреди словно бы рождественских песнопений, спускаются сверху ласковые дети простонародья. Они ждут подарков.

А гром - это просто пустые деревянные машины, в которых перекатываются камни, или барабаны, в которые бьют слуги просцениума в полутьме, на виду у сегодняшнего зрителя,- таинственные инструменты, с которых сброшены покровы театральной поэзии, и, будучи вот так обнажены, они оказываются в еще большей степени заряжены чем-то «таинственным».

Мир театра, люди, которые молча работают, которые ходят в темноте вокруг действия, разворачивающегося в центре, ходят вокруг его света, его небес, его освещенных и просвечивающих задников, и слушают, и помогают, и выпускают на волю, и унимают египетские храмы, и стены, и деревья, и таинственные пещеры, и обелиски. Вопрошающий, глядя в полутьму и пустоту, стоит там, где стены отделяют его от поющего «хора людей». Вопрошающий не видит хора: хор-оракул не видит вопрошающего и отвечает «Pamina lebt». Хор без лица посреди темноты сегодняшнего театра.

Спектакль на старый манер, в духе старинного театрального волшебства: спектакль allitaliana в сегодняшнем театре, для того чтобы добиться сегодняшнего волшебства; спектакль сегодняшний и в то же время таинственным образом вне истории: нечто старинное и в то же время неопределенное. Большие поверхности одного цвета с просвечивающими солнцем и луной, спектакль, где символ оборачивается нежностью, сказка - вечной истиной, детское - бесконечно взрослым, простое - самым сложным и насыщенным, но где никогда не доходят до крайности, потому что равновесие восстанавливается с помощью собственных наших анцестральных воспоминаний, с помощью памяти, которая струится в нас вечно, потому что в человеке всегда живет ребенок.