Я требую все от себя самого, и требую с яростью, но и от вас я требую всего тоже. «Жизнь Галилея» в отличие от других спектаклей не должна претерпевать тех изменений, которые накапливаются изо дня в день, такие понятные, объяснимые тысячей причин, но которые - поверьте мне!- все против духа театра, против смысла нашего ремесла, настоящего его смысла, ибо ремесло наше живет заботой о сохранности однажды полученного результата, крайней скромностью, внутренней чистотой, безграничным уважением к себе, к своей и чужой работе. Наше ремесло - это, в сущности, смирение.

Спорьте между собой, пожалуйста, спорьте, но только не из вкуса к закулисным склокам (все мы люди и сознаем наши недостатки), а для того, чтобы лучше друг друга понять. Спорьте серьезно, страстно - но внимательно, со взаимным уважением. Подвергайте сомнению все, но делайте это ради того, чтобы строить, а не разрушать.

И наконец, самое главное: отбросив все относящееся к сфере технического вы вместе должны внимательно следить за сохранностью того, что было установлено нами раз и навсегда - я настаиваю на этом «вместе». Настаиваю не от избытка щедрости, а потому что, как бы в конце концов ни протекала наша трудная работа, как бы я вами ни руководил, как бы ни учил - даже элементарным азам ремесла, все равно это наш коллективный труд. Потому что театр - это прежде всего неотвратимость совместной работы, и результат никогда не принадлежит кому-то одному. Никогда.

Пока я еще ничего не сказал о духе, которым должна быть пронизана наша работа. И вы понимаете, что я имею здесь в виду не формальную дисциплину, а нечто куда более глубокое. «Жизнь Галилея» не может довольствоваться тем, чтобы ее играли точно: она должна быть сыграна на свой лад и в своем стиле, то есть ровно, в повествовательной манере, которая может нравиться или не нравиться, но которая тут наиболее необходима - она некое живое единство, открытое будущему.