А перед моими глазами снова проступает полуосвещенная комната в старинной усадьбе, по стенам портреты незнакомцев... Кажется, что они слушают двух подростков - одни снисходительно им улыбаясь, другие поглядывая на них брезгливо: то ли бывало в старину...

Мне кажется, будто я сам, своими глазами вижу, как кусочек осенней луны высунулся из-за дерева, да и зацепился за переплет оконной рамы. Тени тихонько отползли от дедовского кресла и, протянувшись по полу, слушают шепот девочек, а маятник старинных заморских часов знай себе отстукивает мерно и бесстрастно: «Как было, так и будет, как будет, так и было...».

-Ну а дальше, -спрашиваю я совсем тихо, боясь спугнуть видение.

-Дальше?..

Она тоже задумалась, -и ей, может быть, слышится въявь мерный стук старинного маятника...

-А дальше...

По его планам появился «висячий сад», разбили причудливые цветники, провели просеку, прямую как стрела,-она бежала через лес от дома прямо к полотну железной дороги, и нам бывало забавно, сидя на подоконнике одного из окон, выходивших на террасу, ждать прохода поезда - не доставит ли он к нам, в Марусино, гостей из Петербурга. Из окна бывало видно, как няня Констанция, которую в доме звали по-дружески Костю-шей, везла по саду маленького Гришу в его колясочке, - садовая калитка вела прямо в поле, а полем до лесной опушки было рукой подать.

Гриша пользовался общей любовью, а с тех пор как с ним случилось несчастье - какая-то неизлечимая желудочная болезнь лишила его способности двигаться, - его любили особенно тепло и нежно.

Отцу Гриша был дороже всего на свете, и, может быть, ни с чем не сравнимое чувство обожания к больному сыну более всего одушевляло Федора Петровича на новые и новые затеи, украшавшие сад и радовавшие глаз. Мальчик походил на философа, всегда молчаливого, сосредоточенного и грустного, и оттого радости отца не бывало границ, если какая-нибудь из очередных новинок вызывала на сосредоточенном лице маленького мыслителя солнечную улыбку и вдруг освещала его по-взрослому печальные глаза детски сияющей радостью.