Сад - это сердцевина всей истории, он - главное действующее лицо, и потому именно он представляет собою самую большую трудность для постановщика. Не показывать его, просто подразумевать - это ошибка. Показать, дать почувствовать - другая ошибка. Сад должен быть, и он должен быть чем-то таким, что можно увидеть и ощутить (порой я про себя думаю - в шутку!- даже о запахе, просто один запах, и все), но он не может быть просто садом, он обязан быть всем сразу. Потому что в нем концентрируется все.

Сад для меня - это первый план. Это через сад мы видим происходящее. Сад - это фильтр, прозрачный экран, который, не искажая, пропускает сквозь себя все, что мы видим на сцене. Грубо говоря, это просто прозрачный занавес, который служит четвертой стеной, видимой и в то же время невидимой. Но это - говоря грубо. Потому что это нечто большее. Первого плана мало, нужно что-то еще, а что - я еще пока не могу понять. Оно ускользает у меня между пальцев. И это еще потому, что передо мной встают технические трудности, связывающие меня по рукам и ногам.

Третий акт. Бильярд. Образ бильярда для меня здесь центральный. Щелканье шаров, сталкивающихся, отталкивающихся, попадающих в лузу; они падают на пол, их подымают, снова вводят в игру. Бильярд для меня такой же обобщающий образ, как шкаф-мама в первом и четвертом актах. Он олицетворяет собою случай, азарт, не вообще азарт, а сосредоточенный на чем-то одном, борьбу, стычку, обмен, а в плане реалистическо-натуралистическом - это любимая игра, как бы страсть и погибель Гаева и его семейства. Семейство всегда играло - и продолжает играть - с реальностью жизни: оно надеется на случай, на везение, на счастливый удар и на свою опытность habitue1. Гаев не случайно мастерски играет на бильярде. Бильярд здесь выбран как символ вместо любой другой игры - слишком обычных карт, или скачек, или рулетки.