Однако это никак не стесняло дискуссий 1920-х годов, в которых были и самые противоположные оценки Достоевского. Свободный спор о месте писателя в общественной борьбе, об отношении к его наследию по-своему стимулировал исследования первых советских достоевсковедов.
Положение изменилось на рубеже 1920-1930-х годов, когда возобладали негативные оценки творчества Достоевского - как реакционера, врага демократии и социализма. Они ярко проявились в дискуссии о книге В. Ф. Переверзева, вначале встреченной в литературе благожелательно. Выявляя достоинства исследования Переверзева как марксистского, отмечались и его изъяны и несовершенства. В дискуссии, организованной журналом «На литературном посту», научный спор сменился политическими обвинениями литературоведа в «меньшевизме», а сам Достоевский отторгался от той культуры, которая нужна пролетариату, как «ненавистник революции» и ренегат.
Подобные оценки писателя - как убежденного сторонника самодержавного строя, врага передовых революционно-демократических сил - утверждаются в литературоведении в 1930- 1950-е годы как главенствующие. С наибольшей основательностью точка зрения на Достоевского - апологета самодержавия, антагониста социалистической и демократической мысли была обоснована Л. П. Гроссманом. Анализируя отдельные, разрозненные высказывания писателя 1860-1870-х годов, исследователь делал вывод о тождестве его взглядов на проблемы русской пореформенной жизни с официальной идеологией.
Вывод подкреплялся весьма односторонними сведениями об окружении Достоевского, в котором Л. П. Гроссман представил преимущественно людей из высшего общества и правящей бюрократии и.
Судьба этого видного представителя советского достоевсковедения может служить своеобразной иллюстрацией воздействия директивной критики с ее политическими ярлыками на сам исследовательский процесс. В 1920-е годы Л. П. Гроссман был далек от подобных прямолинейных, односторонних оценок, открыт всем вопросам, которые ставило творчество этого сложнейшего художника.
Характеристика Достоевского как приверженца самодержавного строя
Он подчеркивал непрерывность исканий его, «шествие к далекой, ускользающей правде» - сквозь сомнения и неверие, так и не завершившиеся «окончательными ответами». В середине 1930-х годов исследователь попытался дать за писателя Эти «окончательные ответы» - как того требовало время.
Литературоведы и критики 30-50-х годов, придерживавшиеся характеристики Достоевского как приверженца самодержавного строя,, верой и правдой ему служившего, мало добавили к аргументации Л. П. Гроссмана. Тезис о «реакционном идеологическом арсенале» Достоевского, как правило, подтверждается теми же ссылками на «дружбу» с Победоносцевым и Катковым и самыми общими положениями о преданности самодержавию и вражде к передовой России, которые иллюстрировались цитатами, вырванными из публицистики и писем, а не анализом взглядов в целом.
Период 1930-1950-х годов оказался в изучении Достоевского менее плодотворным, чем предшествующий, в силу этих уже утвердившихся оценок писателя как мыслителя реакционного. Причины этого достаточно сложны и заслуживают самостоятельного исследования. Вряд ли их можно свести к административному вмешательству в исследовательский процесс, как это делается в зарубежной литературе, хотя оно играло не последнюю роль.
Стоит учесть и влияние сложившейся в старом литературоведении традиции, и сравнительную неполноту и односторонность доступных в те годы широкому кругу исследователей источников для изучения политической позиции писателя.
Достаточной властью обладало и распространенное в то время убеждение в «несозвучии» Достоевского с его мятущимися, раздираемыми противоречиями героями новому социалистическому обществу, члены которого должны обладать мировоззрением цельным, оптимистическим, лишенным сомнений. Сказались и общие неблагоприятные условия развития литературоведения в тот период жесткой регламентации и административной опеки.
