Говаривали, что Астиаг даже в расцвете своего величия был томим тягостными предчувствиями: странные сны преследовали его, предвещая неминуемое падение и гибель царства. Мидяне придавали столь большое значение посещавшим царя видениям, что для разгадывания их существовало даже особое сословие - маги. Искушенные в искусстве напускать страху, эти отправители ритуалов сумели вселить в сограждан роковую уверенность, ибо такова была важнейшая особенность мидян, людей набожных и послушных, будто где-то за самым лучезарным источником света все равно маячит тень. И целый мир, как полагали маги, служил подтверждением этой истины.

Можно было поддерживать огонь, дабы он горел вечно, но нигде - ни средь весенней свежести, ни на ледяной горной вершине - не существовало места, где опасность загрязнения перестала бы грозить пламени. Творение породило тьму, равно как и свет. Пауки и скорпионы, ящерицы, змеи и муравьи - все кишмя кишело и ползало, не прекращая напоминать об уродливом разрастании вселенской тьмы.

А в обязанность мага входило уничтожение подобных тварей, где бы они ни встретились, и подобным же образом приходилось справляться с порождением тьмы во сне, ибо все эти твари затемняли сновидения людей, и самое страшное - когда кошмары снились царю. «Ибо сказывают, что воздух полон призраков, которые носятся в нем и проникают во взоры тех, кто обладает пронзающим зрением». Величие надлежало поддерживать, как и огонь.

То, что царство, столь могущественное, как Мидия, менее чем через столетие после того, как оно впервые достигло независимости и величия, могло низвергнуться с достигнутых высот и подпасть под власть иноземных завоевателей, многим казалось невероятным. Но, как слишком хорошо знали сами мидяне, такова была пагубная череда событий при смене власти в этом уголке земли: великие империи переживали подъем, а затем крах.

Еще ни одна держава, даже Ассирия, не могла одолеть всех тех, кто жаждал ее гибели. На Ближнем Востоке коршуны кружили всюду, выжидая удобный момент для нападения. Гибель подстерегала древние царства, а на смену им должны были приходить новые, и летописцы, едва запечатлев факт гибели иной прославленной державы, не успев оглянуться, уже описывали незнакомую, новую жизнь очередного народа.