Но если военно-политические просчеты царизма имели место до крестьянской реформы 1861 г., то после нее главным просчетом царизма Г. Уиллетс считал сохранение в аграрном законодательстве России экономически неэффективной общинной формы землевладения и всей системы ее эксплуатации. Он отмечал живучесть «феодальных пережитков» в России, которые поддерживали кризисное положение в аграрной сфере российской экономики, продолжавшийся в течение всего пореформенного периода.

Г. Уиллетс фактически признал ленинскую оценку крестьянской реформы 1861 г., проведенной дворянством за счет интересов широких крестьянских масс. Это, в свою очередь, повлекло за собой не менее существенные потери в сфере социальных отношений в деревне. Действительно, с автором трудно не согласиться.

Остававшееся на период выкупной операции прикрепление крестьян к земле оказалось более сложным прикреплением к деревне и помещику, снижало завоевания de jure в сфере гражданских прав крестьян того периода. Таким образом, само сохранение общинной формы землевладения в России явилось компромиссом с различными по значению последствиями.

Содержание статьи Г. Уиллетса подводит нас к выводу, что в представлениях западноевропейских ученых сельская община в России второй половины XIX в. оставалась «реликтом традиционных аграрных установлений». Ведь они считали, что в странах Запада, которые продемонстрировали «исторически исключительный случай» развития, институт общины как форма землевладения, как поземельно-хозяйственный союз крестьян уже разложился к середине XIX в. Состояние общины в России оценивалось по аналогии как неуклонно разлагающееся.

Однако в советском общиноведении с 70-х годов разрабатывается иная точка зрения, чем господствовавшая многие годы в зарубежной медиевистике и литературе по истории развивающихся стран. Институт общины трактуется как институт с широкими функциями. Такие массовые источники, как помещичьи инструкции по управлению вотчинами, документы сельских и волостных правлений и судов, показывают общину многофункциональной.