Нужно было создать методологию, которая включала бы в себя, помимо эстетических аспектов, аспекты ремесла. Но последние не могли существовать без первых. Мы рисковали прийти к модели, к схеме, определяемой чисто внешними признаками. Видимо, поэтому нас со всех сторон обвиняли в эклектизме. А между тем в основе этого «эклектизма» лежала искренняя увлеченность, увлеченность, с которой мы брались за Чехова после Гольдони, за Шекспира после Брехта, за Бека после Бюхнера, за Пиранделло после Т. С. Элиота... Этот эклектизм был как бы критерием объективности, с которой мы предлагали публике и этих авторов, и их пьесы. Своему принципу мы не изменяли никогда. Для каждой конкретной работы мы выбирали определенную художественную систему, не прибегая к оправданию, что мы-де должны оставаться привязанными к нашей исторической реальности. Именно поэтому от спектакля к спектаклю возрастала потребность объединить каким-то образом все наши поиски - связать все спектакли, все способы интерпретации, все постановочные принципы, все аналогии поэтических мотивов. Мы не хотели, чтобы это произошло на основе какой-нибудь схемы, для каждого художника мы должны были найти «его реальность» и «его реальность» полностью вернуть публике.

История наших спектаклей была и остается историей тем и мотивов, движение и развитие которых мы сейчас можем проследить со всей очевидностью. И первая среди них - это тема человеческих взаимоотношений в обществе разных эпох.