Вспоминается актер Александрийского театра Нильский, который представлялся мне диковинным образцом театральной старины. Почему-то старик благоволил к юнцу, влюбленному в театр, и даже наладил было дебют студенту-любителю в «Красном цветке» Щеглова, да внезапная смерть артиста унесла в могилу мою мечту о появлении на той самой сцене, где я видел столько выдающихся и любимых мною артистов!.. Многолетний партнер Коммиссаржевской - Казимир Викентьевич Бравич... Его «альтер эго», комик Грузинский Яковлев-Востоков... Надежда Сергеевна Васильева... Проходившая перед моими глазами вереница артистов казалась нескончаемой, но их уже перебивали впечатления совсем иного рода: за пределами курорта Старая Русса представляла собою мирок, бесконечно далекий от Руссы театральной.
По правде-то говоря, древний городок мало чем отличался от любого уездного города тех лет. На его тихих улицах мудрено было встретить интеллигентного человека, зато не было недостатка в церквах, церквушках, часовнях и часовенках. Все они носили печать седой старины. Много было в старорусском быту суеверий и обычаев, по которым нетрудно было распознать следы языческой древности.
Когда петербуржцы задерживались возле ильинской часовни у самого парка, на них глядел из-за решетчатого оконца мертвенный облик Нила Столобенского. Его суровые черты, вырезанные из дубовой колоды искусной рукой безыменного мастера, казались при тусклом мерцании восковых свечей образным воплощением векового застоя. Вы вглядывались в сидящую фигуру черно-белой окраски, и на лице святого, укрытом монашеским капюшоном, на сомкнутых веках чудился отпечаток того общественного строя, которому под стать приходился запах ладана и тлена.
От ильинской часовни Успенская улица вела к мосту через реку Полисть. За нею расположилась «соборная сторона» города. Она была хранима чудотворной иконой старорусской божьей матери древнего письма саженных масштабов. Дальше, за городской чертой, до самого неба, тянулись солончаковые пустыри, и тут вас встречали остатки старинных сооружений для гонки соли.
