Несчастная любовь Грузинского придавала его профессиональной мрачности особенно густую окраску.

Завидев Грузинского, я как-то совсем упустила из виду его несчастное свойство и понадеялась было, авось он чем-нибудь меня подбодрит! А он мне с первых же слов: напрасно, говорит, вы взялись для первого выхода играть Кэт в сумбатовском «Джентльмене». Нудная, говорит, роль, ни одна актриса никогда и нигде не могла в ней добиться успеха у публики. Вот обрадовал! Я и так при одной мысли о первом спектакле становилась как сумасшедшая, а тут вот, свой человек, опытный, искушенный, пророчит верный провал!.. А что делать? Я уже дала решительное согласие Тинскому, Ольга видела афиши с моей фамилией... Где ж тут каяться да раздумывать?.. Провал - так провал, делать нечего, что бог даст.

Перебралась я наконец на ораниенбаумскую дачу. Репетиций к первому спектаклю - наперечет. Зимой заглавную роль в пьесе играл талантливый актер Александрийского театра Панчин и особой надобности в репетициях не испытывал. К тому же он часто впадал в известного рода «рассеянность», свойственную многим талантливым людям. Из-за этой его слабости первую репетицию пришлось отменить,-как потом выяснилось, Панчин о ней «забыл». Невольно думалось: если в ораниенбаумском театре работа началась с отмены репетиции, которая мне нужна была, как хлеб насущный, то что же ожидает меня дальше?

Дальше оказалось, что мне предстояло играть с места в карьер: в воскресенье Кэт из «Джентльмена», во вторник участвовать в новой тогда пьесе театрального критика П. Ярцева «Брак», а на четверг Тинский настоятельно «предлагал» мне роль в известной пьесе Зудермана «Честь». От этой «чести» у меня хватило настойчивости отказаться -немыслимо было управиться с подготовкой новых платьев для трех ролей подряд,-о работе над ролями нечего было и заикаться: всем в театре, и актерам и режиссерам, подобные темпы казались делом нормальным.