Калейдоскоп новых ролей, доверявшихся мне Васильевой, поневоле заставлял отвлекаться от «дум», и на поверхностный взгляд могло казаться, что желудь, опущенный в землю, прежде времени потянуло вверх, к солнцу, оторвав от поисков живительной влаги. Но, по счастью, мой артистический инстинкт вел меня по прямому пути художественной правды реалистического идейного искусства. Вскоре пришло наглядное подтверждение.

Васильева, руководя моей сценической работой, не давала почувствовать своей режиссерской руки -таков был, по-видимому, ее педагогический метод. Она добивалась нужных результатов при помощи поставленных передо мной определенных игровых задач, представляя решать их мне самому и к сожалению, не раскрывая их внутренней связи. Ничего не говорилось и об идее пьесы, которая должна быть переведена на язык сцены и стать идеей спектакля. По-видимому, то состояние, в каком находилась тогда теория сценического искусства, не давало возможности применять к актеру других методов профессионального воспитания. Васильева не составляла исключения.

Как-то однажды популярный художественный журнал «Артист» сообщил о вынужденном уходе с петербургских театральных «курсов» Модеста Ивановича Писарева, который, по справедливости, считался одним из виднейших педагогов Петербурга. Отмечая «чувствительность» этой потери, журнал указывал на «неоценимое качество» в педагогическом методе артиста. «Он умеет, - говорилось в заметке, - искусным подбором ролей равномерно развивать все отдельные стороны дарования учеников».

Такое же «неоценимое качество» отличало и Васильеву. В ее антрепризе творческие возможности актеров действительно развивались разносторонне, обнаруживая нередко новые, никем не предполагавшиеся качества. Резкие повороты, перед которыми Васильева ставила при этом актеров, бывали неожиданными до эксцентрики. Но так как эти опыты венчались несомненным успехом, то необычные назначения ролей не вызывали возражений и даже ставились нашей антрепризе в заслугу.