Сегодня я уже не заплачу. На этом повороте кончилось мое детство.

Нашелся добрый человек, который помог мамуле вывести семью из тяжелого положения: в доме жил в качестве управляющего имением друг всей нашей семьи Гаврила Тимофеевич. Не забывала мамуля всю жизнь, как он, запершись с нею в ее комнате от нас, убеждал, стыдил ее и, горячась, выговаривал:

-Надо выводить девочек в люди? Надо. Надо обеспечить им безбедное существование? Надо. А ведь сбережений у вас, поди, нет никаких? Никаких. Вот и выходит, что за имение надо взяться по-хозяйски. До сих пор оно было для вас не имением, а дачей.

Гаврила Тимофеевич взялся за дело всерьез: развел сбыта скупщикам. Наладил молочное хозяйство. Готовил еще и новые какие-то затеи, и у мамуси лицо светлело надеждой: авось, авось.

Тем временем над ее головой заносился еще удар. В той, новой семье ожидали первого ребенка, стал необходимым церковный брак, стал нужен развод. Консисторские чиновники только того и ждут -- запахло деньгами. А где их взять? Один источник - Марусино. Но это еще полбеды. Консистории одних денег мало. Для развода духовные отцы требуют доказательств супружеской неверности, и тот, кто с помощью подставных свидетелей примет вину на себя, уж не сможет вступить в новый брак. Значит... Отец виновной стороной быть не может - венчаться надобно ему, а не мамусе. И она, не задумываясь, принимает на себя мнимую вину, а с нею вместе и всю гнусную грязь консисторских формальных процедур. Этот новый долг любви был выполнен с прежним мужеством, без упреков и жалоб, без слез и истерик. То есть где-то, сама с собой наедине, она, может быть, и наплакалась вволю, но этих слез ее никто никогда не видел и ничего о них не знал...

Марусино продано. Живое участие в моей судьбе принял сводный брат Федора Петровича, старший врач Свято-Троицкой общины в Петербурге, Колбанович, бессемейный «дядя Паша». Но средства его были ограничены небольшим докторским жалованьем. Жизнь сложилась по-холостяцки. Кто у него в доме станет по-настоящему заботиться о девочке? Выход нашелся.