Речь идет о том, чтобы понять, эволюционировала ли тогдашняя публика? Неизвестно. Это целая проблема. Может быть, публика, наоборот, регрессировала? Во всяком случае, такова моя точка зрения. Однако проблематика, предложенная «Жизнью Галилея» в дни дела Оппенгеймера - именно тогда, когда на первых полосах газет разбирался этот невероятный процесс, значение которого выходит за рамки частного случая, так же как выходит за рамки Хиросимы и Нагасаки проблема ответственности науки перед лицом человеческого страдания,- была глубоко прочувствована всеми. По-видимому, сейчас в таком же ключе можно говорить о проблеме общества потребления. То есть, я хочу сказать, выбор падает на определенную пьесу не только потому, что в данный момент она необходима (произведение искусства необходимо всегда), а потому, что, будучи связана с идейной борьбой своего времени, она приобретает особое конъюнктурное значение, которое приближает ее к нам или, наоборот, отдаляет.

В этом смысле «Святая Иоанна» представляет собой одну из самых сложных и противоречивых пьес Брехта и в то же время одну из самых привлекательных, ибо она - первоисточник множества брехтовских пьес: в амбивалентности души Маулера, доброго и злого одновременно, уже просвечивают отношения Пунтилы со слугой, где хозяин-капиталист - человек плохой, но становится хорошим, когда он пьян. Это чисто классическое раздвоение, идущее от «Фауста» Гёте, подвергнутого критическому истолкованию: двойная душа - душа низкая и душа высокая. Ту же концепцию добра и зла мы находим в «Добром человеке из Сезуана».