Оно призывает человека быть счастливым, помнить о невероятности и неповторимости его судьбы, верить в возможность радости, в свою активную способность изменять мир, быть верным и дружественным самому себе и другим людям. Настоящее произведение искусства всегда активно и всегда солнечно, оно спроецировано в то измерение человеческой жизни, которое «влечет историю вперед», а не тащит ее вспять. И в этом смысле Моцарт, как никто, музыкант счастья. Но, будучи музыкантом счастья, он еще и музыкант «сдержанного», я бы даже сказал «целомудренного» чувства. Обе эти его особенности мне чрезвычайно близки. В его музыке сокрыты и ужасающие пропасти одиночества, холода, страха (он сам об этом говорил). Но страдание всегда рассматривается у него в самом широком измерении, с той божественной широтой, которая не дает человеку сосредоточиться только на самом себе. Никогда музыка Моцарта не воспроизводит его «личный дневник» в деталях. Всегда лишь в его общечеловеческой сущности. В Моцарте нет и следа «дневника», а если и есть, то он всегда поднят до уровня дневника всех.

Отсюда и происходит не то чтобы отрыв, но некоторое отчуждение, которое претерпевает повседневность в музыке Моцарта, хотя она и остается при этом самой человечной музыкой в мире. Отсюда его удивительная способность к «улыбке сквозь слезы», как сказал бы Чехов... Отсюда истинно мужская сила, которую он проявил в трудном ремесле жизни. Отсюда активность воздействия его музыки. Наконец, Моцарт, или О театре.

Я - человек театра, и для меня в разговоре о Моцарте главным являются его отношения с театром, его театральная деятельность. Для меня это единственный способ подойти к Моцарту «впрямую», так сказать «лично». Все прочее относится к моему духовному миру, а не «ремеслу». Когда я работаю над театром Моцарта, я становлюсь его «интерпретатором», когда я слушаю его музыку, я просто человек из публики.