Спартанцы и те орды, которые шли за ними, вдруг куда-то исчезли. Предание гласит, что Демарат, завидуя собрату-царю и не доверяя чужеземным самозванцам, раздул скандал. Множество союзников родом из Пелопоннеса, возглавляемые Коринфом, попросту дезертировали; Клеомен, внезапно обнаруживший, что он остался без армии, в бессильной ярости был вынужден остановить вторжение. Афиняне же, потрясенные грандиозностью своего избавления, сочли, что это боги пришли, чтобы спасти их, хотя некоторые, памятуя о махинациях Клисфена с взятками, могли задуматься: не обязаны ли они вновь золоту Алкмеонидов? Но вот фи-ванцев с их неистовой ненавистью к Афинам подкупить было непросто.

В Афинах новая образцовая армия демократии приближалась к своему первому серьезному испытанию. Клисфен и все те, кто вместе с ним работал так усердно над реформами, уповали на благополучный исход. По крайней мере предстояло ответить на один вопрос: насколько среднестатистический афинянин, привыкший идти в бой вслед за аристократом и оказавшийся теперь в новой и абсолютно искусственной общности - филы, преисполнится чувством долга, чтобы устоять в бою, прикрыть фланги товарищей по дему и воевать не за вождя клана, а за идеал, за свободу, за Афины как таковые?

И полученный ответ - весомый, торжествующий - оказался: «Да!» Вторжение фиванцев было расстроено. В тот же день, войдя на остров Эвбея, афиняне принудили Халкис к унизительному миру и заставили город принять (на его собственной территории) колонию из четырех тысяч афинских поселенцев.

«Итак, могущество Афин возрастало. Ясно, что равноправие для народа не только в одном отношении, но и вообще - драгоценное достояние. Ведь, пока афиняне были под властью тиранов, они не могли одолеть на войне ни одного из своих соседей. А теперь, освободившись от тирании, они заняли безусловно первенствующее положение. Поэтому очевидно, что под гнетом тиранов афиняне не желали сражаться, как рабы, работающие на своего господина; после освобождения каждый стал стремиться к собственному благополучию». Оказалось, что демократию можно заставить работать.

Эту радостную весть афиняне тут же раструбили по всему свету. Возвратившись в родной город, они, еще не придя в себя после чудесного избавления, заложили громадный победный мемориал - колесницу, влекомую четырьмя лошадьми, полностью отлитыми из бронзы, и поместили эту группу прямо над воротами, ведущими к Акрополю.

Там, где возвышались сооружения, созданные в период высочайшей показной мегаломании аристократов, появилась устрашающих размеров скульптура - первое, что бросалось в глаза каждому, кто поднимался к цитадели; памятник, поставленный не в честь кого-то, но «сынам Афин», то есть народу вообще.