И это для Клисфена и всех тех, кто его поддерживал, оказалось самым существенным. Спонсоры афинской революции не были отвлеченными мечтателями, движимыми трескучими призывами к братанию с бедняками. Скорее, то были трезвые прагматики, чьей целью, вполне понятно, являлась личная выгода, что одновременно способствовало бы и процветанию города. Данному честолюбивому устремлению, как и всему грандиозному проекту, последовавшему за ним, они отдали немыслимое количество энергии.
Время, как они слишком хорошо понимали, едва ли было на их стороне. И не один Клеомен, «который чувствовал, что афиняне выказали ему свое неуважение на словах и на деле», настроился на мщение; Клисфен также опасался, что Гиппий и Исагор не откажутся от своего намерения вернуться и что в городе могут в любое время вновь разразиться междоусобные бои. Стародавняя распря между знатными династиями, поставив Афины на грань краха, стала уже чересчур опасной для судьбы города, чтобы с ней мириться и дальше, - этот вывод, кажется, уже готовы были принять и сами враждующие династии.
Но как их обезвредить? Решение Клисфена оказалось и удивительно простым, и в то же время страшно амбициозным - пресечь связь каждого гражданина города с его семьей, с соседями и вождем местного клана одновременно. Эти инстинкты были тем связующим звеном, которое имело особое значение практически для любого рожденного в Аттике.
Учитывая это, план Клисфена требовал особо искусных и тщательно разработанных мер. Ландшафт, затканный издревле узором из небольших городов, поместий и деревушек, Клисфен аккуратно раскроил на 150 отдельных административных единиц. Вот от них-то, а не от своих семей субъекты новой демократии должны были заимствовать свое второе имя и получить свою гражданскую принадлежность, ибо после реформ Клисфена молодой человек, достигая совершеннолетия, мог стать гражданином Афин, только будучи внесенным в списки дема.
Это в одинаковой мере относилось и к высокомерному Евпатриду, и к смиренному пахарю в поле; отныне оба, являясь членами одного дема, должны были иметь одинаковые вторые имена. Разумеется, не все Евпатри-ды онемели от ужаса от этого нововведения. Некоторые из них, особенно такие важные, которые владели поместьем или деревней, а следовательно, и демом, носившим их имя, могли в открытую выражать недовольство новым порядком.
Бутады, к примеру, возмущенные до глубины души необходимостью делить со всяким сбродом систему обозначений, демонстративно переименовались и с некоторых пор стали называться «истинными Бутадами» (грен. Этеобутады. - Прим. пер.).
