Образ Пети Трофимова, который давал Павел Павлович, определялся общей идейной направленностью спектакля Передвижного театра. Этого студента, «петушка на заборе», пробуждающего людей на заре, я знала так же хорошо, как самого Павла Павловича.

Я разделяла взгляд Пети Трофимова на людей, которым он казался только чудаком, которые не понимали его, как на людей, не имеющих никакой ценности,-так же как не представляли для него ценности предметы домашнего, обывательского обихода.

В кличке «облезлый барин» мы видели, конечно, неприкрытую насмешку. Так оно и было со стороны Гаевых и других, им подобных, обитателей усадьбы. В глазах старых владельцев вишневого сада Петя - чудак, но чудачество Пети Трофимова и его «облезлость» не в том, конечно, будто он в действительности чудачит. Трофимов и чудак и «облезлый» потому, что он уже не барин, а не барин он потому, что по своей воле поднялся над тем, что определяло барина того времени и чем полагалось быть всякому «порядочному» интеллигенту. «Чудачество» Пети существует не в нем, а как представление окружающих. Они не могут не признать в нем чудака, раз он так мало походит на них.

Однако, платя дань молодости, Петя бывал в усадьбе Раневской. И, глядя на Трофимова в исполнении Гайдебурова, нельзя было не видеть в Варе его противника не только по политическим взглядам. Вот почему самое имя Варя Петя произносил с такой интонацией, словно брал в руки огромную, отвратительную лягушку, распластавшуюся на дороге и пялившую круглые глаза, полные страха и ненависти.

Не надо было обладать особенно чутким слухом, чтобы в «Вишневом саде» уловить отзвук тех общественных настроений, которые к тому времени заметно нарастали, хотя еще вдали от усадеб, вроде Буславли или «Вишневого сада» и близлежащих городков. В Трофимове, в этом мы не могли не чувствовать живого отголоска назревшего общественного движения, более или менее активного выразителя общественных настроений группировок, связанных с этим движением.