Удивительнее всего было то, что подобные выпады вызывались постановочными новшествами, а не внутренним содержанием спектакля, не вопросами его идейного истолкования, о котором действительно можно и нужно было спорить. Постановочная сторона, как и всегда у Станиславского, была удивительно хороша. Но пьеса, не по вине «режиссерской изобретательности», получила истолкование как житейская повесть и тем, к сожалению, значительно утратила свое социальное значение, свою общественную направленность.

Но жизнь не позволяла задерживаться на вопросах, которые должны бы стать узловыми в творческой жизни каждого театрального коллектива. Несмотря на все растущее влияние идей московских новаторов, в провинции все еще процветали спектакли, в постановке которых не было никаких элементов художественности и отсутствовало какое бы то ни было идейное истолкование. Всякий новый день практической работы на местах выдвигал новые насущные нужды, и выходило так, что сознание необходимости высокой требовательности актера к делу своего художественного призвания должно было до поры до времени уживаться со старыми формами отживавшего театрального строя.

Не успела я как следует разобраться в думах, поднятых «Одинокими», как пришло время заботам о моем бенефисном спектакле. Самым трудным и ответственным мне казался выбор пьесы. После тяжелых раздумий я остановилась на несложной и изящной новинке -пьесе итальянского драматурга Марко Прага «Влюбленная». Эта комедия не предъявляла к актерам особых исполнительских требований, действующих лиц в ней было немного, и можно было надеяться на то, что спектакль будет сыгран без особенных компромиссов. Но раз что название пьесы не обещало публике никакой сенсации, надо было подумать о наиболее «выгодном» дне спектакля. Увы, предоставленное мне Тинским число оказалось роковым: оно совпадало с гастрольным спектаклем петербургской оперы, который по издавно заведенному порядку давался в Стрельне, возле самого Ораниенбаума, только однажды во все лето.