Симон, который, как свидетельствует история, создал народное правление, в опере пытается установить социальное примирение между двумя экстремистскими группами; сейчас это отдает своего рода аполитичностью, но тогда, в пору Рисорджименто, призыва к объединению Италии, всегда присутствующего у Верди, это выглядело отнюдь не так: «Адрия и Лигурия будут иметь общую родину!» Гражданскую тему оперы я мог разрабатывать смело. Любовную тему я должен был оставить в ее традиционных рамках, неправдоподобных исторически, но правдоподобных мызыкально. С Верди не шутят: иначе поступить было нельзя, да и не следовало.

Самые радикальные изменения мы произвели в Прологе, действие которого у нас происходит на двадцать пять лет раньше, чем события оперы. Он виделся мне как «flash-Ьаск»1, без всякой повествовательной последовательности: многозначительные эпизоды, которые высвечиваются на сцене и потом исчезают в темноте. Тени, эктоплазмы, сновидения, наиболее удачно подготавливающие сегодняшнюю публику к восприятию мрачной атмосферы оперы.

Все мы нелогичны, ревнивы...

Сейчас, когда мы располагаем театрами на тысячу мест, театрами с максимально низкими ценами, привлекающими максимально широкую публику, я думаю, постановка оперных спектаклей является одним из средств сделать сцену современной.

Берясь за абсолютные шедевры, такие, как «Свадьба Фигаро», «Дон Жуан», «Макбет», «Король Лир», «Фиделио», мы обязаны - это наш долг - воплотить их на сцене с максимальной объективностью, представить их публике во всей полноте. Это не значит, что наша критическая интерпретация будет неизменно точной, но сами поиски истины - наш моральный долг. Эти поиски не должны прерываться никогда.