А все-таки ночь я провела тревожно. Мне приснился тяжелый сон. Я не забыла о нем даже спустя много лет и записала на страничке своего девичьего дневника. Теперь мы вдвоем, Павел Павлович и я, перечитываем его строчки:

«Я шла по огромному саду. Пели птицы. Было много цветов. Сияло солнце.

Я вышла на липовую аллею. Она очень походила на ту, которая тянулась от дедушкиного балкона широкой и прямой лентой. Кажется, конца ей нет. Навстречу быстро шел человек. В нем нетрудно было узнать странника из дедушкиной залы, и, так же как тогда, он смотрел на меня ненавидящим и сверлящим взглядом. Когда он поравнялся со мной, я почувствовала удар в грудь, от которого мне стало очень больно. Странник исчез. Я взглянула на болевшее место и увидела большое круглое кровавое пятно. Попробовала вытереть кровь, а она лилась все сильнее. Меня охватил безумный страх, и я проснулась».

Я хорошо помню, что с той поры, всякий раз как мне случалось выйти на старую буславльскую липовую аллею, мне становилось страшно и казалось, что кто-то идет вслед за мной. Стоит только обернуться - и случится непоправимое. Ведь детские страхи чаще всего пугают своей беспричинностью. Позже, уже взрослой девушкой, мне случалось переживать в злополучной аллее прежний безотчетный страх.

Мы перелистываем мой старый дневник дальше и находим в нем описание одной старинной барской усадьбы.

«Как в ней мертво,-читаем мы,-как холодно... и как красиво.

Сначала мы осмотрели дом. Старый садовник, который уже сорок лет живет здесь, повел нас.

Дом деревянный, с колоннами. По сторонам балкона два сфинкса. Постройка старинная. Громадные подвалы, тридцать шесть комнат. Лучше всего сохранился кабинет. Мебель красного дерева с красной обивкой и красные портьеры. Много чудных старинных вещей.

Я не умею дать подробное описание всему, что мы видели, да это было бы и долго. Скажу только, что, когда я вошла в дом, меня охватило могильным холодом, точно я отрешилась от остального мира, и это чувство не покидало меня во все время осмотра.