Вопреки нашему ожиданию, киевский князь Олег довольно редко и невнятно упоминается современными поэтами, обычно припоминающими на тему об Олеге стихи Пушкина, а не летопись. Так, В. И. Кочетков в цикле «Дойти до своих», в стихотворении «Советники» упомянул «глупых хазар, разбитых славянским конунгом Олегом», который предстает как «воинственный Рус с отважной дружиною светловолосых» («Наш современник». 1997. № 2. С. 6). Но в «Повести временных лет», уважительно относящейся к хазарам, нет сообщений о войнах Олега с хазарами (их разгромил Святослав) и не употребляются отрицательные эпитеты по отношению к хазарам. В. И. Кочетков, ценящий в первую очередь воинственность Олега, явно воспользовался «Песнью о вещем Олеге» А. С. Пушкина, а так
же откуда-то вычитанными историческими сведениями о варягах, но свел все к одному — к идеалу мужественности.
Соответственно, И. Тюленев не совсем «лепо» смешал очень смутные припоминания, заимствованные им из летописного рассказа под 907 г. о походе Олега на греков и из стихотворения А. С. Пушкина «Щит Царьграда», с собственными немотивированными фантазиями:
Я вспомню день, когда я был народ, Когда к Босфору прибивал свой щит. Сидел на стругах древнерусский флот.
В Олегов щит бью пикою своей, Чтоб затупить на брата острие
(«Наш современник». 1997. № 7. С. 9).
В летописи Олег повесил свой щит во вратах Царьграда, у Пушкина — не совсем точно: прибил. То, как можно прибивать щит к морскому проливу Босфор, вообще вообразить невозможно. Кроме того, флот Олега, по летописи, состоял из кораблей, а воины были вооружены копьями. У И. Тюленева же это войско больше похоже на гораздо более позднее, — казачье: сидит на стругах и с пиками. Наконец, битье по щиту, чужому или своему, а также затупление оружия никогда не служило символом примирения с врагами или отказа от междоусобиц в Древней Руси. В результате мешанины понятий и некоторой бессмыслицы в стихотворном повествовании образ Олега отсутствует у автора, а облик иступленно-лирического героя стихотворения приобретает комичный истерический оттенок, вовсе не предусмотренный патриотичным автором.
Символические высказывания поэтов, упоминающих Олега, содержат еще большую, хотя и менее заметную мешанину понятий. Например, Д Е. Кан в цикле «Славяне, обреченные на славу...» оперировала следующими символами:
Но в дни затменья да пребудут с нами Олега щит и Святослава меч
(«Наш современник». 2004. № 8. С. 119).
Упоминание затмения, конечно, соотносится со «Словом о полку Игореве», а упоминания Олега и Святослава отсылают нас к летописи. В контексте стихотворения затмение у поэтессы символизировало несчастье, нападение врагов, а щит и меч — охрану, оборону от напавших. Олег же и Святослав символизировали успешных древних защитников Руси.
Однако тут в который раз можно заметить типичные смещения в неотчетливой исторической памяти поэтов. В летописи щит Олега был связан с его нападением на Царьград, а не с защитой Руси. Точно так же меч Святослава, не любившего Русскую землю и перенесшего свое княжение в Болгарию, тоже был связан с его нападением из Болгарии на Византию, а не с защитой Русской земли: подаренным мечом пытались подкупить Святослава греки, и он этот меч поцеловал из любви
к оружию вообще (в летописном рассказе под 971 г.); никакие другие мечи не сопрягались с деятельностью Святослава. Патриотизм поэтессы оказался основанным на грубых переосмыслениях источников, — все ради прославления военно-образцовой Древней Руси.
В стихотворении той же поэтессы, написанном несколькими годами ранее, наблюдаются еще более резкие смешения, — поступки Олега и Святослава перенесены на все древнерусское войско:
Ты на врата византийской империи свой водружавшее щит.
Ты, целовавшее меч. Русоволосое русское воинство — буйные кудри до плеч. Копья врагов о щиты затупившее.
непобедимая рать соколиная
(«Наш современник». 1999. № 7. С. 29).
Соколы — это уж из «Слова о полку Игореве». Однотипные прославительные детали кочуют по разным стихотворениям разных авторов.