Тем не менее тысячи людей - мужчин, женщин и детей - жили туг, их лачуги лепились вплотную к рудникам. То были рабы, а не граждане, несчастные, обреченные трудиться среди пыли и грязи во имя процветания демократии. Испещренные рябыми пятнами склоны и несмолкаемый стук мотыг говорили о том, что Лаврион представлял собой местность, исключительно богатую серебром, добывать которое начали еще до Троянской войны.
За пару десятков лет на рудниках существенно усовершенствовали технологический процесс. В поверхности камня были выдолблены резервуары для промывания добытой руды, так что посторонние примеси, которых всегда больше, чем надо, удалялись еще до начала плавки. Это простое новшество позволило получать серебро более высокой пробы, беспрецедентной степени чистоты.
«Есть серебряная жила в том краю, великий клад» (Пер. А. Пиотровского). Требуемый продуктивный слой явился взорам изумленных афинян в 483 году до н. э. Что делать с неожиданным счастьем, словно свалившимся с неба? Как только Фемистоклу сообщили эту новость, он тут же бросился в Народное собрание - требовать денег на флот.
Его предложение встретили неистовыми криками. Аристид, как всегда, с неподражаемой смесью консерватизма и демагогии тут же занял диаметрально противоположную точку зрения. Существует обычай, заметил он мягко, чтобы доходы от выгодного предприятия разделялись поровну между жителями Афин. Это было обращение к корыстолюбивым чувствам избирателей, которые умудрялись сочетать наглую вульгарность с приверженностью традициям.
Фемистокл, принимая этот вызов, в своей речи даже не заикнулся о персидской угрозе, предпочитая не раздувать панику. Стоя на своем, он завел разговор о противнике, находящемся гораздо ближе, чем Великий Царь, и затаившемся буквально за порогом у Афин. «Он как раз вовремя использовал соперничество и гнев граждан против Эгины».
Собрание, раздираемое двумя противоположными страстями, алчностью и ура-патриотизмом, в конце концов согласилось на компромисс. Доходы от Лаврийских рудников решили потратить на создание военных кораблей, однако их число ограничить одной сотней. Фемистокл, который настаивал на количестве вдвое большем, отступать отказался. Но Аристид уперся. Ни тот, ни другой не добились заметного перевеса.
Осень сменилась зимой, а демократия, расколотая неразрешимым спором, застыла в параличе. В январе, когда собрание сошлось, чтобы решить вопрос об очередном ежегодном остракизме, о результате голосования договорились заранее. Необходимо было выйти из тупика: одно из двух - либо Фемистокл, либо Аристид отправится в изгнание. Было решено, что подсчет глиняных черепков обнародуют, когда на смену зиме придет весна.
