Нельзя не согласиться с зарубежным исследователем в признании пагубного воздействия «ждановизма на достоевсковедение». И все же главное, что определило отношение к великому писателю, была сама общественно-политическая атмосфера 1930-1950-х годов с насаждавшимся тогда утверждением примата классового подхода над всяким иным, с пренебрежением к нравственности в политике - со всем тем, что делало Достоевского, страстно отстаивавшего общечеловеческие ценности, «несозвучным» сталинской эпохе.

Однако говорить о «параличе» советского достоевсковедения того периода, как это делается в зарубежной литературе о нем, не совсем верно. При всех этих негативных явлениях Достоевский не переставал издаваться (миллионными тиражами) и изучаться. Точка зрения на Достоевского как реакционера при всем своем преобладании никогда не была единственной, снова и снова подвергаясь сомнению в статьях и монографиях 1930-1950-х годов А. С. Долинина, В. Б. Шкловского, В. Я. Кирпотина, что в ту пору само по себе требовало известного мужества.

Борьба вокруг наследия Достоевского проявлялась бывало под обложкой одной - и той же книги. Случалось, в нее вступали и литераторы, «специалистами по Достоевскому» не являвшиеся,- слишком близко касалась всех оценка крупнейшего художника как оказавшегося в «авангарде реакции». Б. В. Александров, критик широкого профиля, выступавший по проблемам советской поэзии и мировой литературы (писавший о Твардовском и Диккенсе), одним из первых в тот период напомнил об общности «заветнейших мыслей писателя с идеями освободительного движения», доказывая, что своим отношением к народу, антибуржуазными тенденциями Достоевский близко соприкасался с идеологией демократической интеллигенции.

Анализируя позицию писателя в литературной и общественной жизни, В. Б. Шкловский убеждал, что она не была ни примирением с существующим строем, ни служением ему. В отношении к революции и самодержавию у Достоевского были свои «за» и «против».