Теория модернизации отсталых стран, напротив, не является однопричинной, а учитывает многие из названных выше факторов, однако подчиняется заранее поставленной цели, которая была определена как «рост возможностей адаптации и самоуправления общественной системы». Вторую половину 60-х годов и последующее десятилетие можно рассматривать как время, когда протекал сложный процесс переплетения и взаимопроникновения обеих теорий.

В частности, в немецкоязычной научной литературе по истории Октябрьской революции на передний план опять выдвигались проблемы взаимосвязи внешней политики и революции, войны и революции, изучение целого спектра буржуазных и мелкобуржуазных партий, а также другие проблемы, которые выходили далеко за рамки работ, первоначальное содержание которых должны были составлять социально-экономические вопросы. Эта тенденция отвечала также и традициям буржуазного немецкого историзма.

Таким образом, в новейшие труды по Октябрьской революции и в специальную литературу влились элементы из различных идеологических схем. В принципе социальная революция, несмотря на постоянное подчеркивание ее значения, в историко-теоретическом отношении занимает второстепенное место, что, однако, не препятствует подробному рассмотрению Октября.

Социальная революция по-прежнему представляется «инцидентом», которого можно было бы избежать, если бы применялись рациональные механизмы политической власти. Социалистические революции классифицируются как род революции, следующей за буржуазными преобразованиями, или, согласно оценкам И. Дойчера, П. Маттика и Ю. Неттля, «как революция в отсталых странах».

Американский социолог Баррингтон Мор утверждал, что за буржуазными революциями XVIII и XIX вв. последовала Октябрьская революция как «первая крестьянская революция», а Д. Гайер призывал понятие революции вообще заменить термином «модернизация», поскольку «это нейтральное словообразование следует предпочесть отягощенному, вызывающему излишнее напряжение понятию мировая революция».