Сама же она казалась нам по облику работницей с фабрики. Из их разговора доносились только отрывочные фразы, но по ним можно было догадаться, что женщина смотрит «Дядю Ваню» не в первый раз, что спектакль пришелся ей по душе и что она как бы «угощает» им спутников. Ни фамилий актеров, ни имен действующих лиц она не запомнила. Программы у нее в руках не было, да в те дни афишки,, кажется, и не печатались,-и она восторгалась участниками предстоящего спектакля, не называя имен. Особенно настойчивы были ее похвалы «доктору». Ей очень хотелось, чтобы и ее спутники достойно оценили этого артиста.

-Вот играет! Вы больше на него смотрите, все больше смотрите на доктора... Ну, просто, ах!..

Роль Астрова, как и прежде, играл Станиславский. Но он играл ее не так, как прежде.

Если в первой редакции, которую я, репетируя роль Сони, знала наизусть, исполнение Константина Сергеевича удовлетворяло не всех, а меньше всего - его самого, то теперь игру артиста хотелось назвать по справедливости образцовой. В поисках художественной правды прежнюю концепцию своего исполнения Станиславский перевернул с головы на ноги. Такая коренная переработка роли и достигнутый при этом успех служили неопровержимым доказательством безграничности творческих перспектив, которые открываются перед теми, кто не боится труда и обладает дерзающей, упрямой волей.

При первом же знакомстве с Художественным театром становилось ясно, что основные требования, которые Станиславский предъявлял актерам, вели их по пути упорных исканий правды в искусстве и что обязательность напряженного труда, неизбежного в практике всякого из артистов, подкреплялась личным примером Станиславского.

Еще резче бросалось в глаза огромное значение, которое Константин Сергеевич придавал взаимосвязи между искусством и жизнью во всех ее проявлениях.