Вдруг откуда-то они услышали пение, и оно зазвучало так проникновенно и сильно, что «ему ответили гремящим отголоском скалы острова». Эти звуки совсем не походили на панические вопли при беспорядочном отступлении. А для персидских кораблей уже не было пути назад - они попали в западню.

Персидские капитаны вряд ли сомневались, оглядываясь на Саламин, что Великого Царя самым настоящим образом надули. Греческие триремы, вовсе не намереваясь спасаться бегством при их приближении, шли, минуя выступы и впадины береговой линии, в строгом боевом строю: афиняне на северном фланге, эгинцы - на южном. Круто загнутый нос трирем был нацелен на персидские корабли.

Превозмогая тошноту и спазмы в желудках, вызванные дурными предчувствиями, имперские флотоводцы, еще не вступившие в бой, надеялись, что противник все-таки обнаружит свою несостоятельность. Ведь греческие корабли как будто в смятении держались близко к берегу, и, казалось, они вот-вот сядут на мель. Вдруг какой-то корабль стремительно возник рядом с греческими триремами.

Впоследствии моряки уверяли, что на его палубе появилось видение в женском обличье - призрак, внезапно материализовавшийся и звенящим от презрения голосом вопросивший: «Трусы! Доколе будете вы еще грести назад?» В ответ гребцы изо всех сил налегли на весла и стремглав направили трирему через свободное пространство между двумя боевыми порядками. Ее сверкающий бронзовый нос, разрезая морскую гладь, нацелился в корму отставшего персидского судна. Взвилось облако стрел, затем раздались толчок и треск древесины - первое столкновение морского сражения произошло.

Удар не был гибельным, и весла двух судов перепутались, так что корабли сцепились. Видя это, капитаны других кораблей употребили все свое умение, чтобы поддержать товарищей. Вскоре все пришло в движение. Греки, наступая дисциплинированным «прекрасным строем», запели песню радости и неистовства в честь предстоящего кровопролития.

В мгновение ока битва развернулась по всей длине пролива. При всеобщем замешательстве никто не заметил, какой корабль первым вступил в схватку с варварами. Впоследствии по этому поводу шли яростные дебаты: и эгинцы, и афиняне претендовали на эту честь. Прийти к единственно правильному решению оказалось невозможно.

Два контингента сражались на противоположных краях линии, протянувшейся приблизительно на милю, и ни один из участников не мог видеть всю панораму сражения. Не удивительно, что воспоминания об этом славном и скорбном дне касались не стратегии, не успехов соперничавших эскадр, не подъема и спада атак, но больше всего - волнующих проявлений личного героизма, подвигов, что сияли тем более ярко на фоне несмолкаемого шума, хаоса и резни.