С бычьей шеей, коротко остриженными волосами, крупными телом и чертами лица, Фемистокл отличался внешностью, которую потомки определят как внешность «настоящего героя»: непреклонный, несокрушимый, в избытке сил. Но одновременно в противовес горе мускулов у него имелся гибкий ум - то, чем он крайне удивит соотечественников и одновременно встревожит их. Это нс «темное искусство», необходимое политику при афинской форме правления, однако Фемистокл доказал, что и этим он пользуется мастерски: он умел вести бой, плести сети, обманывать. И - самое важное - он умел быть на виду.

Вместо того чтобы выехать с семьей в поместье, он обосновался в квартале гончаров Керамик, у старинных ворог, «ворот висельников», где обычно сваливались тела казненных преступников и самоубийц. Нездоровое место, но зато отсюда можно было пешком дойти до агоры, что Фемистоклу казалось куда важнее.

Заботясь, чтобы такое зловещее расположение его дома не отпугивало богатых и знаменитых гостей, он приглашал к себе хороших музыкантов, и те играли целыми днями. Заинтересованный в том, чтобы заводить друзей и влиять на людей, он сделался поверенным и первым за годы демократии кандидатом, который, готовясь к политическому поприщу, стал практикующим юристом. Будучи по природе общительным и приветливым, Фемистокл отстаивал интересы бедняков; и те, не привыкшие, чтобы с ними кто-то возился, платили ему любовью.

Он обходил таверны, рынки, причалы, заглядывая в такие места, куда до него не забирался ни один политик. Снова и снова Фемистокл проявлял заботу о том, чтобы не был упущен из виду ни один человек, обладавший правом голоса.

Не только честолюбие являлось мотивом, который им двигал. Конечно, ни одно из его действий не было до конца отделено от личного интереса, однако в бедняках он видел не просто потенциальных избирателей, но и будущих спасителей города; «гений Фемистокла смотрел далеко в будущее и проникал, куда только возможно, равно как в дурное, так и в доброе».

Яснее, чем любой из старцев, новичок политик осознал, что наилучший шанс для спасения города находился не на твердой земле, а на море и что, образно говоря, ударная мощь каждого военного корабля зависит от совместных мускульных усилий гребцов. Довод не слишком убедительный для того времени, когда Афины имели только гавань и ни о каком военном флоте не было еще и речи.