Клубы черного дыма, поднимавшиеся, словно из преисподней, заслонили небо Аттики. Афинянам, стоявшим неподвижно на палубах кораблей и на склонах Саламина, они донесли ужасную весть. И для союзников, пока не наступила ночь и силуэт горы Эгалеос был залит угрожающим красным цветом, зрелище было деморализующим. У других, кто тоже в тот вечер находился в море, оно вызывало разные чувства.

Адмиралы Великого Царя, которые не хотели идти к Афинам, пока гавани города не будет взяты, употребили это время на сближение с войсками. Вся береговая линия Аттики, от мыса Суния до Акрополя, была охвачена заревом горящих храмов, и о победе персов сообщалось уже далеко за морем. Эскадрам Великого Царя, которые в ту ночь еще не пришли в порт, не требовалось ориентироваться по звездам: их весла рассекали волну, озаренную пламенем.

На рассвете Акрополь предстал почерневшими руинами. Это, по определению персов, гнездо демонов было очищено пламенем, освобождено ото Лжи. Словом принципы Арты взяли верх и Ксеркс, слуга господина Мазды, исполнил свой вящий долг перед Истиной. Чтобы засвидетельствовать это, Великий Царь вновь подозвал к себе Писистратидов и приказал им, поднявшись на Акрополь, «принести жертву по своему обряду», ибо они единственные из всех афинян, кто твердо противостоял проискам Лжи.

Возвращенные изгнанники с благодарностью отправились на пожарище. Они прошли по разбитым статуям и опрокинутым колоннам, по обугленным телам своих соотечественников к самому чтимому месту на этой скале, где всегда росла священная олива - подарок городу от Афины. Теперь от оливы, казалось, ничего не осталось; но, хотя святилище, построенное вокруг дерева, систематически выравнивали, почерневший пень вскоре вновь возникал над щебнем. Цепкие живые корни по-прежнему держались за скалу, а из пня - о чудо! - прорастал зеленый побег, поднимаясь навстречу восходящему солнцу.