Несомненно, возраставший радикальный эгалитаризм города мало сказался на ослаблении снобистских традиций. Казалось Аристид, который смешивал благосостояние города с личным обогащением, свои амбиции - с общественным служением, а привилегии высокородных - с готовностью доверять воле народа, пытался убедить афинян, что идеалы прошлого вполне вписываются в новый режим, что традиции, возросшие на аттической почве и укоренившиеся в ней так же глубоко, как священная олива на Акрополе, могут и впредь служить афинскому народу вопреки всем трудностям и неопределенностям, ожидающим их на пути. Блестящие и неожиданные идеи справедливого Аристида о построении военного флота многим, наверное, казались не землеродны-ми, не афинскими, а зыбкими, словно морская волна. Но, возможно, такое впечатление о городе ошибочно.
Высоко на Акрополе, рядом с главным оливковым деревом Афин, находится источник с морской водой. Склонившись над ним, житель города слышал из глубины «вздохи, как будто шум воли при южном ветре»; а взглянув на скалу, он замечал «знак в виде трезубца», оставленный в далеком прошлом морским богом Посейдоном. Предание гласило, будто некогда он и Афина заспорили о том, что первостепенно для города; победила богиня, а Посейдон оставил городу колодец и - как залог его намерения всегда покровительствовать Афинам - знак на скале.
Акрополь являлся не единственным местом, где афиняне молились морскому богу, обращаясь к нему за поддержкой. У «афинского мыса, священного Супия (Гомер. Одиссея. Песнь 3, 278, пер. В. А. Жуковского), мимо которого перед выходом в открытое море проплывал каждый корабль, покидавший Атгику, на краю скалы был возведен храм Посейдона. Отчаянно спешивший Датис, доставлявший конницу в Фалер, не мог не видеть колонн этого храма, возвышавшихся прямо перед ним, когда он направлял свои глубоко осевшие суда к берегу.
Как знать, не Посейдон ли, вздымая трезубцем морские потоки, воспрепятствовал персам, спешившим к Афинам? Словом, в тот момент не было другого бога, который успешнее, нежели владыка моря, поспособствовал бы планам Фемистокла по спасению города от второго нашествия варваров. Фемистокл, поскольку Суний лежал всего в восьми милях на юг от его дема, видимо, не счел за большой труд съездить на этот мыс. Под сенью святилища, повернувшись к морю лицом и слыша рокот волн, вздымавшихся у подножия скалы, он не нашел бы лучшего места, чтобы молить о чуде.
Имелось и такое место, где чудо осуществилось. Об этом месте Фемистокл знал и раньше - неподалеку, в нескольких шагах от храма Посейдона. Севернее Суния тянулись унылые и мрачные Лаврийские низины, не навещаемые даже легкими бризами, делавшими воздух у мыса таким свежим. В этой части побережья стояла испепеляющая сушь и чувствовался едкий запах тяжелых, ядовитых испарений.
